«Отелло» – финальная оперная премьера юбилейного театрального сезона в Музыкальном театре им. К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко – гремит громкими именами: Андрей Кончаловский и Хибла Герзмава. Первый отвечает за постановку и режиссура, вторая – за искрящееся звучание и полный зал поклонников. Кончаловский не впервые взялся за оперу, но в стенах театра на Большой Дмитровке ещё не работал. Герзмава же «выросла» в этих стенах и достигла мировых высот в и за их пределами. В качестве художника-постановщика из Лондона приглашён Мэтт Дили. Творили же все под взмахом дирижёрской палочки главного дирижёра театра Феликса Коробова. И вот, что получилось:

Опера начинается резко и бурно: при только открывающемся занавесе под раскаты музыки Верди толпа, ждущая на берегу корабль, буквально кидается на зрителя, будто смываемая волнами. А волн много. На задник проецируется вполне реальный шторм, который, смешиваясь с музыкой, становится совсем уж правдоподобным. Хор, озаряемый грозовыми молниями над сценой, под гром ударных раскачивается в такт бурным волнам. Но очень скоро на сцену выйдет вернувшийся Отелло, толпа уймётся, волны опадут.

фото С. Родионов

Простое и удобное решение со сменой декораций. Во время дуэта Яго и Родриго почти незаметно на сцене появляются столы, и вот уже толпа не волнуется, а пирует. И так почти всё действие: без пауз и перерывов сцена меняет своё облачение. Её основной и неизменный элемент – ступени, полукругом её обрамляющие. Они – и убранство комнаты, и удобный способ расставить хор. Остальные декорации появляются благодаря движениям задника, который то разъезжается на части, то полностью смыкается, то части его поворачиваются на сто восемьдесят градусов. Разъезжаясь, они являют зрителям, сначала лестницу, уходящую далеко в безмолвное звёздное небо, затем дивный кипрский сад (об этом ещё позже). Поворачиваются, и на них, то мозаичное панно с гранатовыми ветвями, то зеркала, которые удесятерят Яго, торжествующего над поверженным ревностью Отелло. В первозданном виде задник представляет собой словно выбитую из камня стену. И сцена в ней зажата, как ядро в скорлупке орешка. И это позволяет звуку отталкиваться и лететь прямиком в зал, что, с учётом недавней премьерной проблемой со звуком в другом театре, решение крайне удачное.

Возвращаясь к кипрскому саду с мандариновыми деревьями, про который так и хочется написать «райский», нельзя в первую очередь не подчеркнуть неожиданность этой картинки. Яркое пятно словно вырывается из тёмных оков сгущающейся вокруг Отелло ревности. Именно в момент их диалога с Яго и открывается видение дивного сада, в котором беззаветно проводит время Дездемона. Убегающая к горизонту перспектива придаёт этому миру абсолютную достоверность. Миру, в который перенёсся взглядом Отелло, уже сжираемый изнутри недоверием и потому повергнутый в мрачные тона. Контраст явный и пугающий.

фото С. Родионов

А Отелло здесь будто и не главный герой. Он раздираем двумя другими, которые и борются между собой за первенство. С одной стороны – подлый Яго, как истинное зло, окрашенное в чёрный. И нежная Дездемона с другой, чистая и безвинная, сияющая белым лучезарным светом.

Да, Яго, с коварной и хитрой полуулыбкой, рождён злом. И предназначение у него одно – зло. Но сила его образа такова, что он явно и неявно присутствует на сцене всегда. И противостоит он, конечно, не Отелло. Противостоит он ангелу в образе Дездемоны. И вовсе он не мстит Отелло. Это лишь зло пытается свести добро на нет. Но в реалиях театра – это очень притягательно. Ведь на подмостках отрицательные герои почти всегда притягивают к себе гораздо больше внимания.

Моя задача — прежде всего не отнять у слушателя музыку, ради которой это искусство и существует. © Андрей Кончаловский.

фото С. Родионов

И это чётко работает в более музыкально лиричных третьем и четвёртом действиях, где уже мало будет отвлекающих на рассматривание деталей сценических решений. Сцена затянется мраком надвигающейся беды. И за раздвигающимися частями задника уже не дивный сад, а бездонная глубина синего цвета со стоящим на переднем плане огромным бюстом Отелло. Пропитанные кровью жены руки превратят синий цвет в алое небо.

Помимо мрака сценического получился и мрак духовный. Отелло, поверивший в неверность жены, на глазах зрителей переодевается в одежду тёмных времён Муссолини, переносясь тем самым сквозь века. Режиссёр намеренно шокирует зрителя, который после первых двух действий ждёт столь же классическую красивую картинку. И хор, прежде носивший одежды времён Шекспира, облачён уже в серо-чёрную военную форму. На их фоне лишь Дездемона осталась вневременной и чувственной. А ещё практически распятой, когда после прилюдного оскорбления Отелло под страшно вытянутые вперёд руки всей толпы, она падает на колени, скрученная душевной болью и слезами.

Но удивление проходит быстро, оставляя место лишь музыке Верди, трогающим сердечные жилы дуэтам, проникновенной вечерней молитве Дездемоны и шагам духовых, выводящих Отелло на сцену перед страшным действом. Прав Кончаловский: пусть ничто не отвлекает от музыки.

О великой музыке Верди также, как и о столь известном сюжете, созданном Шекспиром, писать смысла нет. «Отелло» – выверенное и скрупулёзное произведение композитора. И потому слышится идеальным. И вы непременных послушайте! В афише театра – билеты на два следующих блока. И первый из них уже в июле.

Текст Юлия Фокина

Фото Сергей Родионов