На прошедшей неделе зрителей ждали премьеры сразу на двух главных балетных сценах Москвы: сначала на Новой сцене Большого театра состоялись московская премьера «Артефакта-сюиты» Уильяма Форсайта и мировая премьера «Петрушки» Эдварда Клюга, а затем Музыкальный театр им. К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко возобновил «Чайку» Джона Ноймайера.

Бессюжетный балет «Артефакт-сюита» Уильяма Форсайта родился из его же сюжетного «Артефакта». По этой причине, или по другой, но так и хотелось поймать нитку сюжета, остатки которой казалось были намотаны на ноги танцовщиков. Балет разделён на две части: канареечно-жёлтую, возглавляемую двумя парами солистов, и изумрудную, в которой чёткими геометрическими линиями марширует кордебалет.

Первая часть интимная и несколько тягучая. Партнёры как бы вытягивают друг друга, обнажая мышцы и нервы, показывая мастерство и перетягивая внимание зрителей. Но акценты расставлены так, что как бы взгляд ни стремился к мужскому телу, он тут же перемещается на женское. Девушки были острее, резче и интереснее. Декорациями двум солирующим парам были стройные ряды кордебалета, которые перестраивались, стоило занавесу неожиданно опуститься вниз. Но, то ли пресловутый часто опускающийся занавес, то ли фонограмма не позволили первой части проникнуть внутрь и не дали почву для размышлений, оставив лишь визуальный отпечаток.

Фото: Дамир Юсупов

Вторая часть масштабная, грозная и мощная. Тут уже была возможность декорациям стать полноправными героями и завладеть сценой. Изумрудный цвет кому-то мог навеять Баланчина и его французский элемент «Драгоценностей». Но это обманчивая параллель. Из общего – цвет и стремление к идеальной хореографии. Геометрия, меняющийся рисунок почти классических линий, нервные диагонали, алогично перетекающие потоки танцовщиков, которые создавали вдруг дивной красоты и стройности рисунок – всё это заставило мозг кипеть, а фантазию разыграться. Единый механизм, мотор мощной машины под чётким предводительством дирижирующей Другой абсолютно точно выстроился в образ самого Большого театра, его грандиозной труппы, которая как никакая другая может работать как одно единое целое. Шестерёнки умело скрепляло живое звучание фортепиано (Эва Кроссман-Хехт), которое масляным бальзамом ритмично и последовательно перетекало из одной детали в другую, из одного перестроения танцовщиков в новое. «Артефакт-сюита» очень нужен Большому театру. Чтобы блистать. И нужен зрителям. Чтобы рассматривать. И не раз. И точно не из партера.

Фото: Батыр Аннадурдыев

«Петрушка» Эдварда Клюга – премьера хоть и мировая, но задумка старая. В начале прошлого века балет «Петрушка» Михаила Фокина на музыку тогда ещё начинающего композитора Игоря Стравинского, которому суждено было родиться гением, стал одной из сенсаций парижских «Русских сезонов» Сергея Дягилева. Драма отверженного Петрушки в окружении русской тематики произвела фурор и перевернула балетные каноны, потому как впервые в балете на авансцену вышла именно история, оставив тонкости хореографии на втором плане. Впоследствии эту историю рассказывали и другие хореографы. Кто-то просто пересказывал историю Бенуа и Стравинского, воспроизводя язык Фокина, кто-то использовал свой танцевальный язык, кто-то вкладывал новый смысл.

фото: Елена Фетисова

Когда современный хореограф обращается к старому материалу, ожидаешь, что будет рассказана как максимум новая история, как необходимый минимум – история старая, облачённая в новые хореографические одежды. У Клюга не вышло новой истории. Не вышло и старой истории. Что самое обидное – не вышло истории вообще. А ведь именно в «Петрушке» история важнее всего. Сейчас, наверное, можно подумать, что автор решил поменять героев местами и выпустить хореографию на первый план. Но и это не так. Ведь и хореографии не было как таковой: однотипные мотивы в движениях a-la russe. Абсолютно кукольные герои, за разукрашенными лицами которых не прячется человек, его чувства, мысли, боль. Из всех танцующих героев наиболее важным стал Фокусник. Он кукловод и страшный демон с виду. Но при этом роль его в масштабном смысле не ясна. Он не вертит судьбами людей, ведь герои никак не больше, чем только куклы. Вот и он лишь кукловод, новый Карабас Барабас. Петрушка не любил, не страдал, не был никем обижен или отвергнут. Он как Балерина и Арап с тем же отсутствием эмоций кукольно передвигался по сцене. Три главных героя абсолютно идентичны друг другу по характеру, или, точнее, по отсутствию характера. Такими же кукольными и пустыми оказались и купцы с купчихами, которые вроде бы задумывались людьми. И это не камень в исполнительский огород. В Большом артисты высшего уровня. И исполнять Петрушку-Балерину-Арапа-Фокусника во всех трёх составах «выпала честь» лучшему касту. Но ни играть, ни танцевать в новом «Петрушке» нечего.

Для чего это было? Чтобы просто было? Чтобы в Большом театре был свой «Петрушка»? В Петербурге на сцене Мариинского театра живут и не конфликтуют аж два Петрушки: старенький, душевный Михаила Фокина и юный, пронзительный Владимира Варнавы. Наверное, Большому театру нужен был свой, специально для него поставленный «Петрушка».

Вопросов много, ответы вряд ли кто-то даст. Занавес закрылся. А мысль «а король то голый» осталась и не покидает до сих пор.

Тем не менее билеты на февральский блок уже в продаже, цены до невозможности демократичные, а любопытство и личный опыт никто не отменял

Текст Юлия Фокина