«Электротеатр Станиславский» вновь заботливо предоставил сцену для нового музыкального театра — одного из самых интересных, но в то же время пугающих академические театры направлений. Создатели спектакля вынесли в эпиграф фразу Эммануила Канта: «Есть две вещи, которые не должны означать совершенно ничего. Одна — это музыка. Другая — смех». Собственно, в этой фразе кроется ключ к ответам на вопросы, которыми задается зритель: что происходит на сцене и как это смотреть?

Малая сцена театра отдана семи перформерам-музыкантам, которые в течение часа с небольшим разыгрывают партитуру, придуманную специально для них Александром Чернышковым. Взяв опыт каждого из своих актеров, Чернышков создал удивительный мир звуков, в котором переплетаются языки существующие, создаются новые, назойливый шум превращается в музыку, создаются и трансформируются инструменты. Канва повествования выстроена таким образом, что действия повторяются, закольцовываются, перерождаются, подхватываются от одного перформера другим, повисают неразгаданными в воздухе и угасают в темноте.

Перед зрителем образец современного театра. Отсутствие нарратива и как такового текста; фразы, в которых важен не смысл, а их звучание, рождающее саму музыку спектакля. Не будем скрывать, что поначалу восприятие пытается цепляться за происходящее, улавливать сюжет, появляется даже некоторое раздражение от происходящего. Ну зачем, в пятый раз Мириам Сехон якобы случайно разбрасывает партитуру и окрикивает Алессандро Батиччи, зачем Мария Полеухина хохочет в центре сцены, Штефан Фоглзингер и Владимир Горлинский не могут совладать с барабанными палочками. И где еще два перформера, ведь в афише заявлено, что это музыкальный театр для семи людей. Появление на сцене Мартон Ковача дает надежду на появление нарратива, так бодро и внятно он начинает читать текст. Но смысл в этом тексте также отсутствует. Мартон повествует о том, как он этот текст на русском выучил, затем начинает говорить на родном венгерском, а далее и вовсе что-то непонятное. Действительно переломным становится момент, когда из зрительного зала встает Дарио Фарьелло, и произносит в числе прочего то самое выражение Канта. Оно примеряет зрителя с действительностью спектакля и тем, что не стоит придавать значения музыке и смеху на сцене, ведь это само течение жизни, за которым нам посчастливилось наблюдать.

После премьеры, многие зрители с нескрываемым интересом остались на Electro Talk с создателями — формат, практикуемый в Электротеатре и позволяющий художникам ответить на вопросы публики.

Импровизация ли происходит на сцене?

Нет, но действие очень похоже со стороны на импровизацию и череду случайных событий, это нормально.

Возможно ли использовать партитуру для постановки в другом месте?

И да и нет. Постановка «складывается» в голове у Чернышкова и адаптируется к тем перформерам, которые в ней участвуют. Это третья вариация постановки, после Венецианского биеннале и Вены и лишь один участник (Мартон Ковач) участвовал во всех трех.

Было ли сложно добиться слаженности работы и взаимопониманий в столь многонациональном коллективе?

Не сложно, ведь все участники давно знакомы и не в первый раз работают вместе.

Послевкусие от спектакля сравнимо с ощущением после медитации или долгой прогулки в одиночестве с наблюдением за окружающим миром. При очевидной продуманности, отлаженности и четкой командной работе всех исполнителей, все равно остается ощущение, будто наблюдал за гениальной импровизацией. Перезагрузка, очищение головы от мыслей, но при этом сосредоточенность на собственном восприятии — приятные бонусы спектакля, с которыми каждый зритель возвращается домой.

Информация о билетах

Текст KarinaCha

фото electrotheatre.ru