«Маленькие трагедии» были выпущены на сцене Гоголь-центра уже после того, как режиссёр Кирилл Серебренников оказался под домашним арестом. Казалось бы, спектакль скорее всего должен бы получиться не вполне целостным. Недоделанным. Но выясняется, что в этом спектакле всего слишком много, всего «пере». Возможно, так и должно быть.

Вот Сальери вытаскивает Моцарта из ямы, то ли пьяного, то ли побитого, с трудом говорящего. Сальери убивает гения буднично, хотя и немного жалеет об этом, когда Моцарт начинает мучиться признаками пищевого отравления.

Вот герой «Скупого рыцаря» Альбер становится рыцарем дорог, байкером в поношенном комбинезоне. Жаловаться он приходит к герцогу с внешностью гламурной фитнес-модели и замашками бандита, который разбирается с бароном так, как это явно принято в его кругах.

Вот Дон Карлос из «Каменного гостя» похожий на вора в законе и депутата государственной думы одновременно, ухаживает за Лаурой, поп-певичкой со слишком большими губами, а потом возлегает трупом, увешанном медалями, на зависть всем советским вождям в советском же магазинном прилавке.
Вот «Пир во время чумы» происходит в сумасшедшем доме, и поколение звёзд ещё театра имени Гоголя отрывается, читая текст Пушкина, пока их не скручивают санитары.

фото gogolcenter.com

Добавьте сюда буфет любого провинциального вокзала с вечно включённым телевизором с бесконечно негативными новостями. На глазах у незаинтересованных обывателей воин Серафим буквально проделывает с пророком Филиппом Авдеевым все то, о чем писал Пушкин, то есть вырывает язык и вскрывает грудь. А рэпер Хаски слышит призыв поэта и тоже предлагает жечь. И петь свою музыку.
Удобрите текстом «Фауста», где голос Мефистофеля заменён на Сири или Алису. Сами представляете, как актуально, остро и горячо звучит каждая часть спектакля, хотя команда театра невероятно уважительно относится к тексту Александра Сергеевича.

фото gogolcenter.com

Герои Пушкина, перенесённые в современную реальность, с трудом находят в себе силы говорить оригинальным пушкинским текстом. Плюются, поют, мычат, сопротивляются и телом, и душой. Но стихи оказываются сильнее, пробиваясь сначала на привычных театру экранах, а затем и в актерскую игру. Символично, что у скупого рыцаря в исполнении невероятно органичного Алексея Аграновича в сундуках вместо золота оказываются книги, такие драгоценные и такие бесполезные среди тех, кто может произносить слова только через боль.

Так же символично и то, что монах в «Каменном госте» появляется на сцене верхом на похабном бесе в исполнении Никиты Кукушкина. Никита в этом спектакле вообще играет всех и сразу, делец и бандит, гопник и даже немного конь. Его конь поёт срамные стишата и, скорее всего, куда больше управляет монахом, чем наоборот. В этом вся суть «Трагедий» Серебренникова.

Проблемы общества остались теми же самыми, только вот что стало с обществом. Стало ли оно лишь пародией на само себя? В обществе, где с церковью больше ассоциируются пошлые шутки, а книги становятся сокровищем, которое никому не нужно. Где власть дискредитирует себя глупостью и откровенными связями с мафией, а гении настолько смешны и нелепы, что их даже не жаль, если их убивают мелкие дельцы.

Конечно, в нынешних реалиях спектакль приобрёл свой неповторимый контекст. Создатель под домашним арестом, обыски в театре, даже написавший проходящий контрапунктом через весь спектакль текст рэпер Хаски уже был дважды арестован. Но этот спектакль выглядит так, будто изначально носил в себе глубину идеи о свободе. Свободе несмотря ни на что. Не случайно Дон Гуан мог бы остаться в ссылке в загадочном заграничном государстве, но возвращается на дорогую ему по-своему родину. И Моцарт творит несмотря ни на что, пишет «свою музыку» даже при смерти. И только скупой рыцарь стал в версии Гоголь-центра почти положительным персонажем, скрывая свои сокровища от тех, кто их точно не оценит и не сможет потратить достойным образом. Ведь книги – не деньги, их нельзя просто разбазарить. Они требуют к себе уважения в любые времена.

Как уже было упомянуто выше, спектакль начинается пушкинским «Пророком», где поэт призывает «глаголом жечь сердца людей». Призыв жечь (или утопить) так и становится рефреном всех трагедий. Только вот нужно ли жечь? И что именно? Творчеством жечь общество или все же поджигать ту реальность, которую так легко высмеивал Пушкин тогда, и над которой теперь смеётся Кирилл Серебренников. Пророком у него становится гонимый рэпер, молодые герои – не самыми приятными членами нашего общества, а «устаревшие» звезды театра прошлого – звёздами постановки, которые срывают аплодисменты помощнее молодежи.

фото: gogolcenter.com

Но главной звездой – невольно и уж совсем не желая того – становится сам главный режиссёр. Его образ предстаёт перед зрителем в виде короткого ролика, который проецируют на небольшой экран. Зал взрывается, показывая, как именно сегодня считался спектакль. Может быть, оно и к лучшему. Символичный «пир во время чумы» приведёт в стены театра ещё больше зрителей, поддержка которых так необходима им сейчас.

Билеты