Саша, расскажите, как родилась тема «Бэтмен против Брежнева»

При выборе темы Костя Богомолов дал мне полную свободу. Мне же в последнее время нравится работать с готовыми вещами, персонажами западной культуры. И всегда нравилось выражать что-то через уже готовые, шаблонные образцы. Первым возник Бэтмен, а потом я подумала, что поместить его в сегодняшнее время будет слишком прямо. Тогда я решила, что имеет смысл его отодвинуть вглубь истории. В 37-й не отодвинешь в силу того, что не можем над этим иронизировать. А в 80-е — можно. И дальше я просто предложила такую идею. Костя её поддержал, в нем есть удивительная черта худрука – он полностью доверяет тем, кого приглашает. Кажется, что в нем это отношение к художнику — от Олега Павловича Табакова. Ставь — и все! Ведь пока у тебя нет театра, ты заботишься только о себе, когда же театр появляется, тут есть соблазн — им владеть единолично. А Костя позвал Диденко, Олега Долина, Фила Григорьяна, меня с Вытоптовым, Молочникова.

На Бронной очень профессиональная команда, все премьеры выпущены с большим шумом, и это была огромная работа всего коллектива. Есть у Кости такая отеческая черта – опекать других – и он очень помог мне с постановкой. Большая сцена Дворца на Яузе – это огромная площадка. Константин Юрьевич же здесь проявил большое доверие, и даже дал мне своих любимых актеров. Например, один из Бэтменов (в спектакле два состава – прим.LDQ), Куличков, у него уже играл похожего, довлатовского героя в Табакерке в спектакле «Wonderland-80+». Эту постановку я помню очень хорошо и старалась в целом в своей работе сделать какие-то оммажи к Костиным постановкам. Мы с ним одного поколения, брежневские времена – это наше детство.

Про детство. Насколько для Вас это автобиографическая вещь или больше художественный вымысел?

Расскажу, как это возникло. Когда появился Бэтмен, сразу стало понятно, что он будет бороться. Возник в голове Деточкин, целый ряд этих надломленных мужчин – герои Басилашвили, Даля, Янковского. Фамилия нашего героя неслучайно Дудочкин, она созвучна. В работе много цитат. Когда сочиняешь героя нужно же к нему подключиться, из своей плоти и крови его создать, и как-то быстро стало ясно, что это мой отец. Он действительно в детстве мне напоминал и Янковского, и Боярского. Отец был похож для меня на всех. Родители разводятся, и ты конструируешь себе отца из всех благородных, красивых и великолепных мужчин. Это как раз и есть культурный код, потому что весь спектакль, мы, бывшие советские дети, чувствуем эту прошивку. Отношение к нему со временем менялось: помню, как в детстве, в 80-е, я хотела выбросить всю мебель, эту стенку чертову, которая теперь стоит у нас на сцене. Ведь невозможно было тогда её ни выбросить, ни поменять. На бытовом уровне это было чувство несвободы. И когда Леша Лобанов, художник спектакля и тоже человек нашего поколения, стал создавать пространство, то возникла эта стенка, ставшая полноценной стеной, то ли кремлевской, то ли берлинской, то ли железным занавесом, теми бетонными заборами, плиткой, ограждавшей советское пространство. Леша очень чутко подошел к работе, много спрашивал, что и как именно было у меня дома, воссоздавал. Плюс и сам Дворец на Яузе, символ эпохи, у нас задействован: в ложах сидит политбюро, они ходят по ковровым дорожкам театра. Когда театр вернется на Бронную (после ремонта – прим. LDQ), будем адаптировать.

Жанр «советский триллер»: что ждет зрителя?

Триллер здесь заявлен как кинематографический жанр. В Советском союзе появляется таинственный Бэтмен, о нем говорят телеведущие, зовут в программу «Ищу героя», он является в каких-то туннелях и тупиках – все это присутствует как некий элемент страшилки. Хотя по мне у нас получился благодушный и смешной спектакль. Триллер у нас ближе к триггеру. Зритель и критики могут спросить, зачем снова про советский союз, ведь столько раз уже был и он, и ирония по отношению к нему. Я считаю, что с этим советским прошлым нужно что-то делать, и как автор с ним в этом спектакле прощаюсь. Читая первые зрительские отзывы, вижу, что все воспринимают по-разному. Есть те, кто испытывает ностальгию, пишут, как хорошо было в то время, хотя на самом деле мы рассказываем историю о доносе.

Вы знаете, я в университете занималась лингвистикой и в том числе семиотикой. Умберто Эко пришелся на период моей юности. А он всегда говорил, что интертекстуальность понятна в любом случае. А дальше все зависит от способа воспринимать: вы можете смотреть на это как на пародию, можете как на цитату, а можете как на оригинальную историю. В спектакле, конечно, есть оригинальный сюжет: человек, находится на нижней социальной ступени, он недотепа, его пилят жена и теща. А на его коллегу, который занимает пост выше, пишут донос и отправляют в понятные места. А остальную часть спектакля главный герой мучается: он сильно продвинулся по служебной лестнице, и в доносе подозревают именно его. Дудочкин рефлексирующий интеллигент, но что именно у него с совестью мы по факту не понимаем. Мы рассказываем об эпохе, где нельзя выбросить мебель или изменить свое место в жизни: «я инженер на сто рублей, и больше я не получу». Это тоже автобиографично: так думали и мои родители.

Сначала я писала от третьего лица, и в спектакле есть такой момент, когда дочь комментирует происходящее, не называя его отцом. А затем я уже взяла свои собственные воспоминания и стала говорить от первого лица. И вплоть до трагического финала это история моей семьи.

В вашем спектакле «Маяковский идет за сахаром» литературная основа создавалась в процессе репетиций от сцены к сцене. Вы продолжаете работать в таком формате?

Это мучительный всегда процесс. Мы начали репетировать в марте, случилась пандемия, кто-то заболевал, происходили другие премьеры, туда забирали артистов. В итоге состав почти полностью поменялся, кроме главных героев. Или артисты уезжали на съемки и был момент, когда сидела и за всех пятнадцать человек репетировала одна Лина Веселкина, которая играет героиню в детстве.

Я все сочиняла в процессе. Оля Лапшина – гениальный Брежнев, но ей нужно было придумать образ. Вначале брала его реальные дневники – не шло. У политбюро тоже вначале были реальные тексты. Здесь как в «Кролике Джоджо»: мальчик придумывает Гитлера в голове, который и не похож на реального, и чем-то все же похож. Так и у нас сложился Брежнев. В итоге для себя я решила, что политбюро – это такие Три толстяка, а сам он наследник Тутти. Он ведет себя как ребенок, он хочет гулять, а ему не дают и заставляют заниматься делами. Объявлять войну в Афганистане. Отчасти это правда, мы при подготовке прочитали огромное количество материалов, дневников. Мне до сих пор приходят диссертации, которые я заказывала в университетах с названиями: «Леонид Брежнев: маленькая сделка между народом и властью», «Сакральность власти Брежнева», «Брежневская индустрия награждений» и «Генеральный политрук: языковые особенности дневников Брежнева». Из документального осталась лишь одна сцена, где Брежнев говорит словами из своего дневника, в остальном все придумано. Это пересочиненный Брежнев. Можно сказать, что он бесполый. У него ничего нет, он оторван от происходящего – есть лишь политбюро, которое дает подписать ту или иную бумажку.

У реального Брежнева есть доинсультная пора: шутит, импровизирует, любит женщин, курит – мы на это тоже опирались. У нас в спектакле есть такой персонаж – теща Дудочкина, которую играет Александр Львович Семчев. С Александром Львовичем репетировать было феерично. И он, и Лапшина – игровые актеры, и, когда я их увидела вместе, поняла, что нужно написать сцену, где Брежнев влюбляется в эту Клавдию Георгиевну. По сути это центральная сцена, когда Брежнев проникает в дом Бэтмена, и теща говорит ему: «Решено, Леня, будешь жить у нас!» Получается такая альтернативная история, будто Брежнев не умер, а стал жить у них дома. Когда мы репетировали эту сцену, оба бесконечно импровизировали. Я даже постила в сторис разные варианты этой сцены, мы постоянно хохотали.

Мы с Александром Львовичем долго о его героине разговаривали. Я видела свою бабушку, он свою. Его бабушка курила «Беломор», и теперь так делает Клавдия Георгиевна, рассказывая свой монолог. Для Семчева это оказалась очень личная история, так, как его мама и бабушка уже ушли.

Поэтому драматург в этом процессе всегда активный наблюдатель. Рассуждаешь как хозяйка: есть такие-то продукты, это я засолю, а тут стушу, а это добавлю сюда. Например, рассказчица как две героини (одна в детстве, одна сегодняшняя) родилась из минутного образа: к ансамблю присоединилась Саша Виноградова и какой-то момент просто пробежала по сцене за Линой Веселкиной. В принципе я так люблю работать, но для актеров это порой тяжело. Для артистов Константина Юрьевича это не в новинку, а вот репертуарным пришлось привыкать. Но к этому моменту мы уже выпустили «Слово о полку Игореве», где они сами приносили вербатим. А здесь им приходилось лишь ждать новых сцен. Многие из сцен, кстати, не вошли, и худрук здесь выступал своеобразным коучем, и эдвайзером, который говорил мне: «остановись!»

Как строится тандем Денисова-драматург и Денисова-режиссер?

Самый удачный момент у меня был, когда я ставила текст моего учителя и друга Михаила Юрьевича Угарова уже после его смерти. Я сократила и поставила за месяц. Со своими текстами пока не научилась так легко отсекать. Сложно выбирать, что оставить, потому что не знаешь, что именно хорошо и постоянно подстраховываешься. От неуверенности все. Я до последнего спрашивала друзей-драматургов, может быть нужны вербатимы! Все говорили, да какие вербатимы, остановись! Я сочиняю спектакли и придумываю их на ходу, я не очень верю, что можно за столом понять хронометраж каждой сцены. У меня есть ряд пьес, написанных заранее, которые я и ставила, это было удобно, скажу так. Но «Бэтмена против Брежнева» совершенно нельзя было так создать! Я придумывала битвы с политбюро, у меня была даже живая и мертвая вода – что я только не придумывала, изучила все комиксы, сочиняла, где-то у меня было под Ханса Зиммера, а где-то под Денни Элфмана – а это разные миры! Поэтому «Бэтмен…» рождался очень постепенно.

Как собиралась команда проекта?

Был сразу Епишев. Лапшина сразу была, я с ней уже сделала три спектакля, и это абсолютно мой человек, мощная актриса игрового диапазона. Правда она совершенно не понимала поначалу, почему она Брежнев, но я просила ее просто играть. А она такой актер, который любит играть — фурия. Скажешь, Оля, умри — заваливается и лежит. Бесстрашная!

У нас два состава. Женщину-кошку играют прекрасная Лена Миримская (актриса мастерской Марка Захарова, звезда Табакерки, это ее возвращение в театр после десяти лет) и Катя Варнава (она дебютировала у Молочникова). Катя – блестящая, за ней есть ее человеческий объем, ее история. Дима Куличков – Бэтмен нутряной, русский, в нем есть надлом и отчаяние как в «Полетах во сне и наяву». Просто плачут женщины, когда дочь его кормит с ложечки, опустившегося. Епишев с ним в пару – интеллигентный, трогательный и неуклюжий великан из фильмов Бёртона. Это часть Сережиной личности, он бесконечно умный и добрый, и актер-собеседник.

Хочется рассказать отдельно о постановочной. Все фантазийные костюмы делала молодой художник Саша Агеева, которая со мной работала еще в ЦИМе. Леша Лобанов соткал декорацию из подлинных вещей, и при этом получился сложносочиненный конструктор. Володя Горлинский собрал миллион мелодий, от музыки к фильмам Тарковского до Баха, все это замиксовал и ни одна мелодия не звучит как в оригинале. Костя Челкаев, хореограф, сделал смешные фантазийный танцы — не без цитат, то из действительно «триллера» Майкла Джексона, то из Пины Бауш, то из «Маленьких утят».

Команда у нас сложилась фантастическая, не будем грешить на пандемию. И, конечно, худрук, который учил меня работать в большой форме.

В Ваших последних работах всегда сочетаются классический материал и современность. Что больше всего привлекает в таком соединении?

Я в целом не понимаю, зачем ставить классику, если не подключать современность. В сценарном мастерстве есть такой закон: любая историческая драма должна рассказывать человеку о страхах и триггерах сегодняшнего дня, иначе она бесполезна. Они только за тем и нужны, чтобы облегчить сегодняшнему человеку его боль, рефлексию. «Слово о полку Игореве» у нас про охранников: современные люди подсвечены мифологически.

То есть это некая лупа, под которой мы смотрим на современность?

Да, без лупы в театре не рассмотришь. Вот сидят подростки за соседним столом, и что в этом? Через призму получается ярче и понятнее. «Бульба» показан через образцовую евро-пьесу, это переписанное торжество Винтерберга с поправкой на современные вещи (климатоведение, #metoo, фемоптика). Дальше уже вопрос к зрителю, кто что в спектакле увидит.

Я не очень верю в вечные произведения и в условный программный театр. Я сама вышла из Новой драмы, движения Театра.doc, поэтому для меня очень важно, чтобы современное содержание звучало со сцены. Чем современная пьеса отличается от «Трех сестер»: люди не знают содержания, ты не знаешь, чем закончится история. Это не похоже на сериал, но похоже на современное кино. Поэтому я так не люблю спойлеры в рецензиях. Я специально не печатала «Бэтмен против Брежнева»: ты приходишь и лишь на месте узнаешь историю. Все, как у Шекспира — не печатаем, ремарок не пишем, все своими руками на месте.

Чтобы бы тогда посоветовала Саша Денисова как зритель?

Я люблю театр, и в лучшие годы я ходила в него каждый день. Когда я была в жюри «Золотой маски», то думала, как же мне повезло! Я получаю за это деньги, я еще буду их всех судить, каждый день я хожу в театр с любимыми моими людьми, с Брусникиным, с Кристиной Матвиенко, с Аленой Карась, Алексеем Левинским. В то время я писала о театре как колумнист. Сейчас уже не каждый день хожу, но с шестнадцати лет для меня самый важный – это театр «Около» Погребничко. У нас в спектакле Громыко играет Володя Храбров, которого я видела там еще в юности, и это никак не укладывается у меня в голове. Если есть театральный камертон, то это театр Погребничко. Я в шестнадцать лет думала «хочу переехать в Москву, чтобы ходить в театр Погребничко каждый день!» Потом уже я познакомилась с Юрием Николаевичем, у меня играли его ученики – и до сих пор я знаю, что я иду к ним за волшебством театра и всегда с огромной улыбкой.

Я люблю Андрея Могучего, Кости Богомолова я большой фанат. Так пошло с Костиного «Короля Лира», и я помню все его фирменные вещи. Кстати, он тоже любит театр Погребничко, и тот же Владимир Храбров теперь в труппе нашего театра. У Андрея Могучего я очень люблю его способ сочинительства, и надеюсь в скором времени поработать в БДТ. У нас давняя с ним приязнь со спектакля «Зажги мой огонь». «Три толстяка» мои любимейшие – это тот театр, который сочиняется из конструкции, из актеров, из всего – великолепная для меня формула.

Вообще я люблю разный театр. Люблю ЦИМ и все, что делает Лена Ковальская. Ей не интересен готовый театр, она ищет будущих трендсеттеров, которые могут принести что-то кардинально новое. Все, что идет в ЦИМе, обязательно нужно смотреть. Больше по факту экспериментальных площадок не осталось в Москве.

Какие будущие планы?

Планы есть, но мы пока не отыграли официальную премьеру (она только 31 января). Я же еще драматург: у меня есть Саша Молочников, Кирилл Вытоптов и для них я должна что-то написать. Мне очень нравится переход от активной режиссуры к писательству. Я интроверт, и каждодневные репетиции – это стресс. Хочется побыть писателем, посидеть в своем кабинете. Сейчас вышел документальный фильм Скорсезе о Фрэн Лебовиц, и она как раз там ходит по Нью-Йорку и рассказывает, как же это хорошо быть писателем, ненавидеть людей, сидеть в кабинете и целовать обложки книг. Но новый спектакль я уже начала сочинять 🙂

Беседовала Ольга Шишорина

фотографии предоставлены пресс-службой Театра на Малой Бронной