«Горе от ума» – один из феерических спектаклей «Коляда-театра» в рамках четырнадцатых московских гастролей уральцев, разместившихся со всеми декорациями на три недели в Театральном центре «На Страстном». Коляда – не только языческий бог и рождественская песня, но и фамилия режиссера и основателя независимого театра в Екатеринбурге, которому хочется, чтобы в его театре «был постоянный праздник для зрителя, а для актёров – радость, жизнь». Перед началом спектакля Николай Коляда настраивает публику, которая, по его мнению, считает, что жизнь заканчивается за МКАДом, на то, что они увидят не скучную классику, а комедию о том, как в Екатеринбурге видят Москву.

Последняя с ее фамусовским обществом разворачивается перед зрителем как бесконечная фантасмагория. Начинается она бабушкиными коврами, дачными свитерами и откровенными танцами под попсовую «Мою таблеточку» и народную «Розу», перепетыми группой САДко, с морем алкоголя. И стремительно перетекает после приезда Чацкого и в современный танец под акустическую версию, взрывавшую мировые чарты пару лет назад, «Cheap thrills» («Дешевых приключений»), и горячих кавказских парней, танцующих лезгинку, и футбольных болельщиков в фанатских шляпах-цилиндрах цвета триколор, и спортсменов-борцов, пловцов, и даже ритуальное поклонение «Будде-Ждуну» под английский трек украинки Maruv. Только как бы не копировала столица иностранные тренды внешне, внутреннее ожидание, как национальная черта русских, остается неизменным. Каждый ждет своего: от бытового повышения по службе, пьянки и легкого секса или удачного замужества до эфемерного счастья, но только не глобальных государственных и общественных перемен. По крайней мере мало кто к ним стремится. А вот к самогонному аппарату, похожему скорее на печь, барин Фамусов прикладывается ничуть не реже буфетчика Петруши.

фото Вадим Балакин

Бездумная консервативная серая масса, неспособная принять ничего действительно глубоко прогрессивного, с легкостью и удовольствием распространяющая сплетни и нежелающая сомневаться в них, усиливается на сцене пятьюдесятью игрушками-ждунами, которые в течение спектакля выполняют множество функций. То, что гости на балу – всё те же представители старых взглядов – укачивают серые существа как младенцев на руках, не дает никакой надежды на то, что вырастет новое свободное целеустремленное поколение, которое способно принести большие перемены.

фото Вадим Балакин

Если оригинальный текст пьесы практически не сокращается, то многие из героев пикантно приправлены. Самый яркий образ у Игоря Баркаря, исполняющего роль Чацкого. Появляющийся первоначально весь в красном и обтягивающем костюме хипстер-бисексуал выделяется на фоне всех и блестящим знанием нескольких языков, и дерзкими танцами, но не встречая отклика ни от возлюбленной, ни от местного общества, сдувается до бездейственного аутсайдера в темной неприметной одежде. Донельзя карикатурны и светские дамы, которые больше походят на злых ведьм, чем на принцесс, а также агрессивный спортсмен-полковник Скалозуб (Никита Бондаренко) без единого намека на интеллект и гей-либерал Репетилов (Владислав Мелихов), да и готовый пресмыкаться перед всеми Молчалин (Иван Федчишин), и вечно пьяный Фамусов (Александр Сысоев).

Сценографию Артема Хабибулина смело можно назвать в чем-то аскетичной и одновременно необыкновенно выразительной. За два действия основная декорация в виде гостиной с несколькими дверьми и коврами с изображениями оленей, подчеркивающими конфликт двух самцов – Молчалина и Чацкого, не меняется ни разу. Под фарс происходящего очень подходят аляпистые костюмы – от давно вышедших из моды деревенских до сияющих пайетками дискотечных – и цветные неоново-кислотные парики большинства женщин с китчевый мейкапом.

фото Вадим Балакин

Дискотечная светомузыка с преобладанием холодного синего и красного в музыкально-танцевальных сценах воспринимается угрожающе. Завершают зрительный образ яркие акценты в виде продуктовой тележки, на которой разъезжает барин, самогонный аппарат, похожий и на самовар, и на печку, многочисленные ждуны и сундук, трансформирующийся то в гроб, то в карету. Именно из него в первом действии выходит Ленин и, перекрестившись после увиденного, удаляется, а в финальной сцене к мертвому революционеру присоединяется и Чацкий.

В целом, режиссер выстраивает спектакль так, что заставляет зрителя смеяться все первое действие и ужасаться во втором. После того, как животы престают болеть от смеха, в голове начинает крутиться лишь один вопрос: когда уже закончится эта повсеместная российская непутевость и бездеятельность? Когда уже мы растождествуемся со ждунами и будем не только прислушиваться к чацким, но и активно действовать и нести ответственность за то самое счастье, которого ждем?

Билеты на гастроли “Коляда-театра”

текст Ольга Булынина