«Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор». «Ревизор» Гоголя, комедия о мелкопоместном чиновничестве, так жестоко ошибшемся в проезжем повесе, давно уже школьное программное произведение. Казалось бы, классику школьной литературы благодатно ставить: её обязательно будут смотреть, будут водить целые классы, а старшее поколение зайдет само – прикоснуться к великому. Но видимо поэтому классике обычно больше всего не везет, когда в нее пытаются привнести дыхание современности.
«Ревизор» Голомазова, как канатоходец, балансирует между очень удачными режиссерскими решениями, отличной актерской игрой и заигрыванием с залом, периодически убегающим в антрепризу. Первое, что удивляет, это пустая сцена, которую видит зритель, только заходя в зрительный зал. На сцене деревянные мостки, пара лодок. Позже появятся еще деревянные нары, с легкостью показывающие всю печальность жилища Хлестакова в уездной гостинице «в пятом номере, под лестницей», и беседка, олицетворяющая усадьбу Городничего. Занавеса нет, вместо него сгущается темнота. В ней поочередно проступают фигуры в плащах и с фонарями: это Городничий ведет совещание со своими подчиненными. Как будто собравшиеся на рыбалку где-то в глуши, они меньше всего напоминают каноническое уездное чиновничество, но как же интересно продуман этот образ. Городничий с трепетом и холодком в голосе сообщает, что «инкогнито проклятое» уже, возможно, живет где-то здесь. Фонари безмолвно поворачиваются в зал, в панике исследуя его.
Первая сцена знакомства с руководителями города N прекрасна. Зал смеется над вечным в своей актуальности текстом Гоголя, эмоции испуганных чиновников неподдельны. Скоро начнет рушиться их устоявшийся мир, если они не примут меры раньше. Городничий (Леонид Каневский) с суровым лицом и насупленными бровями старается собрать всю массу воедино: каждому дать наказ, напомнить о слабых местах – как матушка-наседка со своим неразумным потомством.
Для Каневского эта роль стала своеобразным возвращением в родные пенаты: сейчас он артист театра «Гешер» в Израиле (и один из его создателей), но служил на Малой Бронной с 67-го по 91-й год. Роль Антона Антоновича Сквозник-Дмухановского для него почти бенефис, пусть Городничий с Хлестаковым делят пространство сцены почти пополам. Каневский – одно из украшений спектакля – и ведет свою линию очень красиво, можно лишь любоваться игрой и поставленным голосом, отсылающим к традициям советского театра.
Персонажу Городничего повезло: его образ сохранен максимально близким к оригиналу, чего не скажешь о жене городничего Анне Андреевне (Лариса Парамонова) и дочери Марье Антоновне (Таисия Ручковская). Трактовка их персонажей, наверное, самая недоступная моему пониманию часть постановки. Да, по книге Анна Андреевна уездная кокотка, но уж точно не нимфоманка, как это показано в спектакле в их общих с Хлестаковым сценах. При этом текст Гоголя идет без изменений и резко контрастирует с происходящим на сцене. Усиливают эффект костюмы: здесь нас ждут и кимоно вместе с самурайским танцем, и матросский костюмчик, достаточно странный для такой корпулентной фигуры. При этом нет никаких вопросов к актерской игре, лишь к режиссерскому видению. «Моя жена немного с придурью», – говорит Городничий. Но судя по тому, что мы видим на сцене, не немного.
Образ Марьи Антоновны еще эффектнее: полспектакля она показывает атлетическую мощь, лениво занимаясь то йогой, то качаясь на перекладине, то натурально ныряя в бассейн (шапочка, очки для плаванья и костюм – все будет). Вся её линия выведена в одной интонации: монотонный голос, надменный, немного наглый и крайне незаинтересованный в происходящем. При этом она все видит, все слышит и всему противоречит.
В линии матери и дочери спектакль иногда позорно скатывается в антрепризность. Но к концу все вернется на круги своя, и последние сцены пройдут без эксцессов, словно их персонажи передумали красоваться и эпатировать, а правда переживают происходящее.
Главный герой – Иван Александрович Хлестаков – описан как «молодой, лет двадцати трех или четырех с небольшим», «недурной наружности». Даниил Страхов с легкостью в свои сорок три года подходит под это описание: не оставляет мысль, что где-то в глубине его дома висит портрет Дориана Грея (не зря в свое время он играл этого героя в спектакле Житинкина). Страхов прекрасно ведет свою линию, решая все поставленные режиссером задачи. Здесь и клоунада, и сиюминутный переход из важности и строгости к потерянности зашалившегося мальчишки. Одни модуляции его голоса чего стоят. Но только сама трактовка образа кажется, скажем так, странной. Хлестаков в версии Голомазова какой-то феноменальный инфантил. Его образ, перепады настроения, ломка голоса и дурачества напоминают больше Буратино или впервые оставшегося без родителей школьника, чем заезжего чиновника гоголевских времен. Плюс в общих сценах с женой и дочерью городничего пошлость его персонажа возведена в абсолют, а иногда переходит и в животные замашки. Страхов в купальном костюме и плавательной шапочке цвета фуксии как квинтэссенция образа голомазовского Хлестакова останется в моей памяти навечно.
Несомненная удача спектакля – Осип (Олег Кузнецов) и дуэт Добчинский (Сергей Кизас)-Бобчинский (Максим Шуткин). Монологи Осипа, особенно первый, «на голодный желудок», не оставляют равнодушными. Да и любое его действие откликается в зале. Если Хлестаков показан как великовозрастный балбес, то Осип в спектакле становится еще большим его нянькой по сравнению с оригиналом: его забота граничит порой с презрением, но как эффектны сцены, когда он кормит Хлестакова с ложечки, повязывает шарфик или собирает деньги, чтобы они не ушли на очередную ставку в карточной игре. Порой Кузнецов создает своего персонажа одними глазами.
Добчинский с Бобчинским впервые появляются на сцене на ходулях, после превращаясь в пару неразлучников: вначале их можно различить лишь по разнице в росте и накладному носу Бобчинского. Они составляют основной конферанс происходящего: то устроив смешную акробатику, то затянув песню или прислуживая за столом. Добчинский и Бобчинский напоминают героев предвоенных фильмов: парусиновые штаны, рубашка с короткими рукавами, летняя шляпа. Наверное, все костюмы вдохновлены этим периодом. Китель и фуражка Городничего один в один с известных изображений Сталина. Полосатый брючный костюм Городничихи, кэпи и купальные костюмы Марьи Антоновны и Хлестакова, плащи-дождевики – все сошло с экрана. Осип, как и положено по статусу, одет больше, как сбежавший из «Республики ШКИД» беспризорник.
Знатокам советского кинематографа в спектакле вообще оставлен целый ряд подсказок: например, Хлестаков в своих мечтах и вранье про «дом первый в Петербурге» залезает к самому флюгеру беседки Городничего (вспомним Сатанеева и его «оказаться на коне»).
При этом не оставлена в стороне и современность: кто-то из чиновников рассуждает об ОФЗ, а некий обобщенный представитель купечества кавказской наружности с суровой монобровью предлагает Хлестакову кроме денег еще и взятку сахарком. Знал бы Николай Васильевич, что в XXI веке сахарок будет показан в заклеенном скотчем пакете и проверять на качество его будут, вдыхая. Зрители немного в недоумении от такого поворота, но он хоть немного объяснят весь фарс, который случается после.
После предложения Хлестакова семейство Городничего начинает мечтать о новой жизни в Питере, но в итоге все сводится ко вздохам о рябушке и корюшке. Они перевешивают даже мечты о будущем генеральстве. Сам Хлестаков отбывает восвояси, постоянно восклицая «Я – Пушкин! Я – сукин сын! Я – человек!».
В конце, как и положено, Городничего вызывают к настоящему ревизору. И снова стилистика тридцатых: стол, включенная лампа, переодетый Осип в костюме военного. Когда почтенное собрание узнает, что «царь ненастоящий», фарс прекращается, и финал выдержан в достаточно трагическом ключе. И непонятно как после этих трех часов суммарно оценить постановку: были хорошие моменты, были отличные даже, но был и ужасный фарс, если не сказать иначе. Поэтому просто процитирую Городничего: «Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?»
Текст Ольга Шишорина
NO COMMENT