Полина Лашкевич служит в РАМТе уже пять лет, и за это время в ее репертуаре появился целый калейдоскоп персонажей. При этом ее героини, а иногда и герои, всегда запоминающиеся характеры и интересные актерские находки. А в апреле этого года Полина получила премию «Арлекин» за лучшую женскую роль в спектакле «Василисса». Мы поговорили с Полиной о том, что нужно делать начинающему артисту, чтобы достигнуть успеха в профессии, стоит ли быть адвокатом роли и как зависит существование в спектакле от контекста и самоощущения артиста

Ты выпускница мастерской Бородина. Стоял ли вообще вопрос «идти не в РАМТ»?

Алексей Владимирович (Бородин – прим. ред.), хвала ему, сделал так, что мы показывались во все театры Москвы. Я потом общалась с другими курсами – ни у кого такого не было. Меня ребята спрашивали: «Ты что показывалась и в МХТ им. Чехова?» А туда было очень сложно даже на прослушивание попасть. Алексей Владимирович избрал такую тактику: он сразу пригласил двух человек с курса в театр, плюс мы с Марианной Ильиной уже играли в спектакле «Я хочу в школу», а остальных подозвал и сказал, давайте попробуемся. Мною заинтересовались Губернский театр и Современник, при этом в последнем была очень долгая история, несколько туров и только на последнем пускали к Галине Борисовне.

Как только у нас закончились отборочные прослушивания во всех театрах, Алексей Владимирович сразу написал список нашему старосте и сказал «этих людей я возьму без вопросов». В списке была и я. Конечно, я была очень рада. Изначально, когда выпустилась, я не знала, какой он мой театр. Я в целом очень жадный к работе человек. У меня, например, нет любимой роли. Неважно, главная или нет, я берусь за всё. Маленькая роль и классный режиссер – вот это про меня!

Ты поэтому так любишь участвовать в читках и лабораториях?

Да, я это обожаю. Пробовать – это классная история. Так вот, я не знала, что мое. РАМТ мы конечно любили, Алексей Владимирович освобождал нас от каких-то занятий, чтобы мы посмотрели тот или иной спектакль. Он не проверял явку, но после просмотра мы садились в полукруг и должны были рассказать о своих впечатлениях. Посмотрели, например, «Цветы для Элджернона», прошла неделя: что мы чувствуем, понравился ли спектакль, что не так?

Когда меня взял Алексей Владимирович, я бесконечно обрадовалась. Помню, как мы сидели у него в кабинете, и он нам сказал, что сейчас будет немного ролей, могут быть они маленькие, в массовке, но я вам обещаю, что с вашими последующими годами в театре будет отлично. Доверьтесь мне, я ни о ком не забываю и если я буду видеть ваши усилия и, главное, желание, то все будет хорошо. На нас всех это произвело большое впечатление. Первые полгода я сидела вообще без работы: меня распределили в спектакль «Четвертый богатырь» в «остальных ролях», и еще был «Я хочу в школу». Я немного начала приунывать, но верила. И, это удивительно, но все было точно, как сказал Алексей Владимирович. Одна роль вслед за другой… Я ходила по театру, слышала про состав, предлагала сыграть роль и вот так потихоньку все получилось.

Я очень рада, что все получилось именно так: и моя профессия, и что это РАМТ. Такого движняка как здесь, наверное, почти нигде и нет: такое количество читок, эскизов, такое разнообразие режиссеров и материала, количество спектаклей на разных площадках. Мне кажется, это редкость.

Бородин был сначала твоим мастером курса, а теперь он твой худрук, плюс ты участвуешь непосредственно в его спектаклях. Что-то поменялось?

Интересный вопрос. Мне кажется, мы стали ближе. Когда Алексей Владимирович был нашим мастером курса, он нас вел, но не было такого плотного сотрудничества. Он нас не забывал, присутствовал на всех этапах, «чистил» наши дипломные спектакли, но между нами была большая дистанция. А когда я стала актрисой РАМТа, то она сильно сократилась. И самое главное, что двери Алексея Владимировича всегда открыты, ты всегда можешь сказать, что что-то не так. В человеческом плане: если гнетет, если недоволен или нужно попросить чего-то. В ГИТИСе подобного не было: была еще студенческая опаска разочаровать, сказать что-то не то. А в театре, особенно после того, как начались роли, мы стали ближе. Допустим, ты с Алексеем Владимировичем не общаешься несколько месяцев, потом приходишь к нему, а он уже все про тебя знает. Он как член моей семьи. Очень все по любви, во взаимоуважении. Я общаюсь с артистами других театров, и не у всех есть такое понимание с художественным руководителем.

Эскизы, читки, лаборатории. Расскажи, как строится процесс?

Давай на примере «Василиссы». «Василисса» — это что-то невероятное для меня. Филиппа (Гуревич, режиссер спектакля – прим. ред.) изначально не было в списке режиссеров той Мастерской. Но он суперпробивной человек, с огромным мотором внутри и кучей идей. Он названивал Егору Михайловичу (Перегудов, бывший главный режиссер РАМТа – прим.ред.), и в итоге его пригласили участвовать. Плюс он уже к этому моменту много поставил, это было хорошее предложение для театра. Как он мне рассказывал: вот пришел, а из пьес осталась лишь «Василисса», Филипп бери, если есть идеи как поставить – будет прекрасно. Он был в восторге, когда прочитал, но одновременно и в шоке от заклинаний и от всего, что там намешано. Как говорит Мария (Малухина, автор пьесы – прим.ред.), они не придуманные, а записанные со слов, и если человек в них верит по-настоящему, то даже опасные.

Филипп быстро для себя все придумал и начал собирать актеров. Он очень хотел меня. Тем более мы с ГИТИСа знакомы: он у Кудряшова, я у Бородина, пересекались, смотрели работы друг друга, дружим. Но у меня была большая загрузка в тот момент, и меня не давали ему в распределение. Но потом я об этом узнала, и так как очень хотела с ним поработать, что меня отпустили.

Мы сделали эскиз за шесть дней. Он был без двух сцен, которые сейчас есть в спектакле: сцена Полуденницы и сцена с тазами. У меня были утренний и вечерний спектакль, посередине еще иногда репетиция, в промежутках я прибегала к Филиппу. Все очень были включены, все старались. Я для себя поняла, работая пять лет в театре, что мне не так важен материал, как важен режиссер и группа, которая спектакль делает. Если вы не совпадаете, то ничего не получится.

В «Василиссе» совпало все: и с Филиппом, и с прекрасным Павлом Бабиным, который делал нам свет. В ночь перед эскизом они делали свет до шести утра и принесли его на себе из ШСП. Потому что в РАМТе не было таких аппаратов для рассеивания света, а их фантазия требовала определенного воплощения. Софья Михайловна посмотрела на это всё и сказала: «закупим, что это такое!» Помню, было обсуждение, после мы обнялись и попрощались с этой историей. Но прошло два дня, Филиппа позвал Алексей Владимирович и сказал, что мы делаем спектакль. Как это было радостно! Я очень тяжело прощаюсь с тем, что я делала и что мне полюбилось, ведь оно больше не повторится. Сразу после показа «Василиссы» помню подходили люди РАМТа, спрашивали, будет ли из этого спектакль? И каждый этот вопрос так ударял больно…

сцена из спектакля “Василисса” // фото М.Моисеева

А вы ожидали, что будет такой успех? Премии, фестивали…

Это всегда неожиданно, но немного ожидали, да. Я это поняла в первый день: мы только собрались, Филипп рассказал нам как он видит канву, у него уже была подобрана вся музыка. Это большая редкость на самом деле, когда приходит режиссер и знает про что он хочет сказать в каждой сцене. И вот тогда я почувствовала, что это стоит того – не спать, не есть, убить все свое время и силы на подготовку.

Что для тебя главное в Васе, что ты в нее вкладываешь?

Для меня, как и Филиппа, эта история про принятие других. Если ты черный, зеленый, маленький, худой, большой, любой – ты все равно прекрасный. Меня это очень заботит, что мы не можем принять нормы других, будь то вероисповедание или культура. Это очень неправильно. Язык на то и язык, надо разговаривать. Василисса весь спектакль пытается найти ключ к каждому, она разговаривает. Она реально не понимает жестокости, она ее просто не видела до этого момента. Она человек, который удивляет всех своей открытостью и желанием помочь. Для меня это больная тема, особенно сейчас.

Скажи, а сейчас контекст и ваше самоощущение в спектакле поменялись? Есть ощущение, что для вас внутри он должен стать болезненнее

Да, это так. Не знаю, как у других ребят, но мы общались с Филиппом, и сейчас я вижу глаза зрителя в определенные моменты. Помнишь, рассказывается про то, как собрал народ войско, привели, убили? Например, в «Волне», если сравнить, мне тоже сложно, но просыпается что-то во мне такое, что хочется взять и сказать, донести. А в «Василиссе» мне каждый раз больно и плохо, но смотрю в глаза зрителей на поклонах и понимаю, что что-то хорошее мы сделали. Мне многие пишут после спектакля в директ «спасибо». «Поль, мы хорошее дело делаем», – как говорит Филипп. На несколько часов ты не забываешь о том, что сейчас происходит, но начинаешь находиться в диалоге и приходит понимание, что ты не один.

Когда мы выпустили «Василиссу», я прямо почувствовала опустошение. Такое внутреннее понимание, что работа была проделана серьезная.

А как к «Василиссе» относятся родители? Обычно мало находится родителей, готовых подростка одного в театр пустить

Филипп как-то привел подростков, у которых он преподает, и их реакция была: «А что так можно было? Это же как сериал, такого в театре не бывает». Думаю, родители же делятся на две группы. Кто-то не принимает: что-то не то, слишком много крови, зачем такое ребенку показывать. И получается, что они думают за своих детей. А если бабушки-дедушки пришли, там вообще почти никому не нравится спектакль. Им не классно, а детям классно. А ребенок же может подумать, что он странный, раз ему иначе кажется. А был другой случай: мне написала мама, ей дочка рассказала свои случаи из жизни, которые не решалась рассказать до этого. Поэтому есть и слышащие родители. Я счастлива, что нас спектакль так им помог.

Но все же я считаю, что в нашем обществе «Василиссу» принимают не все. Был случай, как посередине спектакля ушла целая семья. Да, в основном приходят люди, которые готовы, ведь есть фотографии спектакля на сайте. С другой стороны, что они думают, когда видят в афише спектакль в 12 утра. Милая народная сказка… Еще один «Четвертый богатырь»?

сцена из спектакля “Василисса” // фото М.Моисеева

«Волна». Вы ее выпустили в середине февраля, как она изменилась сейчас? Как зритель могу сказать, что этот спектакль очень тяжело выдержать и немного начинает отпускать лишь на поклонах, когда вы улыбаетесь и возвращаетесь в себя. Как это выдерживаете вы внутри?

Сейчас в афише было очень много спектаклей, и, кажется, это было осознанное решение. Это как «Нюрнберг», на поклонах которого стоит весь зал и сейчас особенно. Лично я в себе чувствую потребность играть «Волну». Когда мы ее затевали и репетировали, это был абсолютно другой контекст. Мы говорили и это было не так остро, не так больно. А сейчас, когда Максим (Керин, исполнитель роли Бена Росса – прим.ред.) говорит в конце свой текст, у меня все внутри дрожит. Я в этот момент поворачиваюсь иногда на зрителя, потому что Галя (Зальцман, режиссер спектакля – прим.ред.) говорила, что будет очень хорошо, если вы повернетесь к зрителю, посмотрите в глаза и скажете ему «как же так, вы же все понимаете…» Чтобы в глазах читалось это смятение и боль. Я очень часто вижу зрителя, который не смотрит мне в глаза. Многие не смотрят на экран за нашими спинами, это я понимаю. У кого-то просто страх в глазах. Сейчас этот спектакль нужно играть. Это больно, но необходимо. Мы все это чувствуем, мы понимаем, что мы что-то хотя бы делаем и, если кто-то в зале сомневается, мы ему покажем свое мнение. Я на это смотрю так.

Как ты вообще оцениваешь зал на «Волне»? Особенно интересны подростки

Я сама училась в Класс-центре в театральной школе и была чутким подростком. Мы, конечно, были другие и какие-то более осознанные. Наш учитель Сергей Зиновьевич учил нас делать выбор и нести за него ответственность.

Хотелось бы, чтобы в первую очередь у них что-то щелкнуло. Конечно, не сиюсекундно. Я хочу зародить зерно сомнения: чтобы они начали думать, чтобы зародилось желание думать. Каждый день ты делаешь выбор, каждый день ты что-то можешь изменить – это важно помнить и понимать. Действительно, часто я вижу, что это несильно в них помогает. Но я думаю, что оно все же откладывается. Смотрю много психологов, мне интересно как это работает, что откладывается и как потом может выстрелить.

Ты когда понимаешь, что ребята не реагируют? В процессе или в конце?

Где-то в середине, когда мы надеваем белые рубашки и начинаем становиться все жестче, проводить агитацию. Галя просила нас в начале делать все с улыбкой, ведь мы сами не понимаем, что происходит. А потом уже улыбка становится механической. Мы репетировали, думали, может быть сразу показывать изменение, но отказались, ведь это неестественно. Ребенок сначала играет, думает, что все классно, а потом уже. И вот я вижу, что эти подростки наши улыбки воспринимают за чистую монету и не успевают понять глубину. Но бывают моменты, когда даже те подростки, что шушукались и смеялись, перестают это делать. Это сцена Жоры и Ани, когда он на нее кричит, и момент с Лаптевым, когда он на нее кулак поднимает.

А в такие моменты, когда видишь, что зал не до конца сосредоточен, включается актерский азарт дожать эмоцию?

В этом спектакле нет. Мы сильны в том, что «ничего-ничего, сейчас вы все поймете». Бывает такая штука у артиста, особенно если зал молчит и не реагирует, но это самое страшное, что может себе разрешить артист. Хотелось бы, чтобы подростки понимали, но кажется, что наш спектакль в первую очередь для зрителей старше 18 лет. Очень часто я вижу отчаяние в глазах и это ранит. Вот вы показали нам, хорошо, а что с этим делать? Например, в «Василиссе» я чувствую в конце «спасибо» зала, здесь же зритель уходит подавленный. И мы как артисты остаемся с вопросом «а надо ли такое…»

От себя могу сказать, что надо. После того, как я вышла с «Волны», то начала разговаривать нормально лишь к середине следующего дня. Я не могла функционировать, что-либо делать, а потом момент скорби проходит и тебя отпускает. Поэтому хорошо, что вы видите эту боль

Хорошо, что ты рассказала, а то я ни с кем не могла обсудить. Мои друзья все артисты, и они иначе реагируют, там профессиональный взгляд на спектакль.

Кто вообще предложил поставить «Волну». С одной стороны, она очень попадает в ту линию, которую ведет Бородин, но с точки зрения постановки сильно выбивается.

Мы очень давно знакомы с Галей, она мой педагог по актерскому мастерству из Класс-центра. Галя несколько лет хотела ее сделать, но все время был не тот момент что ли. Алексей Владимирович успокаивал, просил подождать площадку. Она очень переживала, так как «Волна» появлялась везде. К моменту нашего выпуска было уже три спектакля по стране. Не то, чтобы она хотела эту историю открыть зрителю, но, когда идеи плавают в воздухе, все равно хочется быть первопроходцем. Алексей Владимирович всегда говорил, что он обожает эту историю. Как ты правильно заметила, это полностью «его» вещь.

сцена из спектакля “Волна” // фото М.Моисеева

А вот формат того, что происходит в Белой комнате, этого эксперимента над зрителем, был придуман сразу?

Начиная с Белой комнаты она все знала. Мы репетировали три месяца. Приблизительно такая форма, как вы видите в итоге, существовала с самого начала. Мне особенно нравятся ленты, благодаря которым сначала маленькая зона в итоге расширяется на весь зал.

Я бы сказала, вы нападаете на зрителя…

Да, в моменте, когда мы раздаем повязки, она все время нам говорила, что мы делаем это недостаточно жестко. Нужно сделать так, чтобы человеку было максимально неудобно. Наш актерский поиск с Галей был уже относительно самих сцен, а вот художественная часть была сразу. Она знала, что хочет сказать, а потом уже мы занимались своим настоящим. Очень приятно, когда режиссер железно знает канву. Лично мне это дает сил еще больше предложить, если я вижу, что и куда, я все сделаю.

Твоя героиня Эми. Насколько тебе было сложно в нее включаться, приходилось ли быть адвокатом роли?

Я иногда могу и без этого. В Эми я вижу слабость невероятную, мне ее жалко и через это я и действую. И то, что она целует главного героя, зная и понимая, что он любит другую, а та любит его и у них просто момент в отношениях неудачный… И сцена с Лори, где она говорит Лори, что та стала частью толпы. Мы очень долго ее делали. Я думаю, что в Эми говорят зависть и глупость. Она же ничего девчонка, но с родителями нет понимания, она новенькая. И вот она пошла по самому легкому пути: нашла подружку, которая самая классная девочка в классе, плюс добрая и открытая. Нельзя сказать, что она с Лори не дружила. Дружила, но момент объединения в «Волну» дал ей совсем другие силы. Именно такие люди и раскрываются в подобные моменты.

Ваших с Зоммерфельдом персонажей сильнее всего протянуло через эту мясорубку

Да, они были самые слабые, самые неустроенные в этом обществе класса. Все пацаны за одно, у них дружба и жизнь. А у Эми была подружка, у которой все получалось, когда Эми оставалась никем. И это очень расстраивало. «Я всегда хотела быть такой, как ты», – говорит она Лори и начинает отплачивать, хотя отплачивать не за что и Лори к ней относилась по-доброму. На что Лори очень важную фразу говорит: «А почему ты мне раньше не сказала?»

Буллинг всегда был большой темой, но в «Волне» это особенно страшно. Оправдывать и любить я свою героиню не могу, но понимаю зачем она это делает. А с Василиссой у нас было совпадение, она попала в мою душевную организацию. А силой как Эми я никогда не пользовалась, и, повторюсь, мне ее очень жалко. Я считаю, что ситуация Эми – это упущение родителей. Она все время одна, одевается странновато, все время стесняется, нет диалога в семье.

А вы ориентировались на прототипы? Мы же наблюдаем их в фильме в «Белой комнате»

Галя этого не хотела. Она говорит, что с фильмом не согласна. А показать решили, наверное, чтобы все могли понять, что все это было по-настоящему. Примерно персонажи наши похожи, но, конечно, мы сделали своих героев. У Гали была своя задумка в голове, и она шла к ее воплощению.

Давай о хорошем. Есть ощущение, что тебе очень нравятся характерные роли и ты в них кайфуешь. Удивительные люди халдеи в «Блохе», превращения Софи в читке по «Ходячему замку»…

Да-да, мне очень нравится. Мне нравятся роли, где есть сложность. Сложность – это показать разный актерский арсенал – и мне такое очень интересно. Можно подумать одну затею, а потом перейти в другую. Чем больше задач, тем мне азартнее. Мне нравится себе подкидывать сложности.

Должна сказать, вы мне в хорошем смысле испортили мультфильм Миядзаки. Я его пересматривала недавно, а где-то на подкорке бегаете вы

Это просто шикарно. Мы так боялись, что все скажут, что мультик лучше. «Ходячий замок» мы сделали за четыре дня. Сойжин (Жамбалова, режиссер читки – прим.ред.) теперь моя любовь навсегда, она откуда-то из космоса. До нашей встречи я о ней не слышала, а потом посмотрела ее работы и поняла, что она далеко не новичок в этом деле.

Сойжин с самого начала не хотела, чтобы нас сравнивали. Она хотела перенести историю из мультфильма в пространство сцены, и это ставила главной задачей. Как тут можно сделать превращение из девушки в старушку, как показать чудеса, как сделать зеленую слизь…

А Юров в роли Кальцифера… Это же настоящий grumpy cat. Его надо использовать в комедийном жанре всегда и везде

Мы все для себя открыли его в этом аспекте. Он прекрасен. У нас сначала был на эту роль был Виталий Тимашков, но он выпускал спектакль и не мог. А вместо Дианы Морозовой изначально была Ира Низова. И вот мы день делали с Виталием, а потом пришел Ваня, взял в руки текст, и мы просто умерли от смеха, как это было смешно. А это мы с Даней Богачевым предложили Ваню. Она сказала приводить, но сначала не поняла нашу задумку, он же такой серьезный внешне. А после того, как прочел, просто спросила, согласен ли он. Так он и остался.

Ваня не только классно сделал персонажа, он же и юморист еще настоящий. Это был анекдот за анекдотом. Я помню, что весь репетиционный процесс – это был сплошной смех. Нас даже спрашивали: «а вы что-то делаете или просто сидите и смеетесь?»

Ты говоришь, что нет шанса его поставить. Это из-за авторских прав?

Вроде бы да. Всем понравилось, но, говорят, это будет долго и дорого. Сойжин предлагала что-то переделать, чтобы избежать необходимости на авторские, но у нас так классно получилось в итоге, если переделывать, мы уйдем от нашей истории. Так что пока невозможно.

Помню, как мы плакали с Сойжин. Она сказала, что никогда не чувствовала такого слияния со всеми. Мы были так вовлечены, делали не только свое, но и в целом. Андрей (Гальченко, исполнитель роли Хоула – прим.ред.) пришел с книжкой, полной закладок. Сойжин как увидела ее, лишь спросила, все ли это по его роли. Андрей ответил, что все вычитал и у него есть примерно вопросов сто. Она была в шоке…

А ты сама до смотрела или читала?

Когда мне сказали, что есть возможность сыграть Софи, я, конечно, согласилась и отдельно по причине того, что мало об этом знаю. Видела мультик, но не фанат. Вот, например, Марианна Ильина называет ее ролью мечты. А мне больше всего было интересно сыграть переход из героини в старушку. Все подходили, говорили, как мне повезло, а я это даже не понимала.

Сойжин с самого начала сказала, что это история про войну. Про ненависть в войне, про любовь, самопожертвование, разочарование, безнадежность. Это очень важно для контекста нашего спектакля. Мы еще когда собрались, она уточняла у нас, близко ли нам это. И после эскиза все говорили, что эта тема в «Ходячем замке» стала для них откровением, что в мультике она была для них не так заметна. И, конечно, у всех был вопрос, что же случилось в конце. Мне кажется, это гениальная идея Сойжин, когда мы говорим спокойной ночи и укрываемся. Улетели ли, умерли ли… В этом Сойжин очень похожа с Филиппом в своей целеустремленности показать все именно так как она задумала от начала и до конца. Актерские пути выбирай какие хочешь, это твоя работа, но несем мы определенную мысль. Худенькая, маленькая, но очень сильная девушка.

Еще плюсом было то, что мы делали в Белой комнате. Она изначально ее выбрала, так как она ей показалась похожей на бомбоубежище.

Еще одна недавняя премьера – «Блоха». Кто из твоих персонажей самый твой любимый халдей?

Лекарь-аптекарь, конечно. Он мне очень нравится. Там короткая сцена, но там такой текст прекрасный. Изначально Александр Михайлович (Пономарев, режиссер «Блохи» – прим.ред.) предложил, чтобы это был старичок. А может быть у него что-то с осанкой? А может быть у него нет глаза? И как-то раз я просто его принесла, а затем импровизировала в нем, так как у меня было большое желание каждый раз удивлять ребят. Всегда хочется, чтобы твой товарищ на сцене улыбнулся. Если он улыбнулся, то и зрителю классно. Я в «Блохе» совершенно забываю о зрителе, мне так классно внутри, такая у нас партнерская кухня получилась. Александр Михайлович разрешает нам импровизировать везде, но должен быть чистый текст, так как Замятин работает только при этом условии.

сцена из спектакля “Блоха” // фото М.Моисеева

А ты вообще любишь импровизировать?

Обожаю! Но я очень не люблю, когда импровизация рушит спектакль. Такое бывает, если она идет грубо, не в канву. Импровизировать – это искусство. Я сама это нечасто делают, только если материал, группа позволяют. Когда мне хорошо – я импровизирую.

Мне очень близка манера игры по ноткам. Ведь, чтобы играть, пианист все время упражняется. Так и у нас, надо постоянно играть гаммы. Так нам всегда говорил Алексей Владимирович.

Как рождался визуальный ряд этого спектакля?

Костюмы были с самого начала – Александр Михайлович сразу сказал, что это будет яркая история. Но все детали родились на репетициях: шапочка у Толстого, цилиндр и очки у Лекаря-аптекаря. А так – у нас же все халдеи, кроме главного героя. При этом, например, у Данилы Богачева должна быть двоякость: где-то он халдей, где-то дает страху другим как царь. Александр Михайлович прямо просил некоторые моменты сделать грубо, чтобы пропадало ощущение шутки и игры, и зритель перестал понимать, что происходит

И последний вопрос: Полина Лашкевич как зритель. Что тебе откликается сейчас в московских театрах?

Я давно не была на премьерах: сначала было много работы, потом не хотелось. Из последнего я смотрела спектакль Евгения Закирова в ШДИ под названием «Гроза. Апокриф». Там какая-то другая эстетика, необычная актерская энергия, их существование на сцене меня удивило. И буквально вчера была на моноспектакле «Жирная Люба» своего друга Олега Липовецкого, он сейчас руководитель театра «Шалом». Я получила такое впечатление, это просто глоток свежего воздуха. Он сейчас выпустил книжку о своей семье, и это очень перекликается. После спектакля было обсуждение и весь зал говорил, что это про них. Я давно так весело не смеялась и не плакала чистыми слезами, и вот вчера Олег меня просто поразил. Мне кажется, очень важно смотреть и смотреть разное. И своих, и другие театры с их эстетикой.

Алексей Владимирович нам всегда говорит ходить. «Чем больше у тебя картинок, тем больше у тебя фантазия и следовательно арсенал».

Беседовала Ольга Шишорина