Мария, мы встречаемся накануне второго блока «Похождений повесы», где Вы исполнили главную женскую партию – Энн Трулав, причем перерыв после первого блока выдался действительно большим. Расскажите, какие знаковые события произошли в Вашей карьере за этот период?
В конце февраля на нашу сцену после продолжительного периода возвращается опера «Манон», которую мы все ждём с большим нетерпением. Потрясающая музыка, невероятная история, полная страсти, любви, молитвы, веры, предательства и беспощадной жизни двух влюблённых, которые преступили законы совести и сердца. Партии неописуемой красоты, исполнять которые для нас честь и большая радость. Режиссер-постановщик спектакля – замечательный режиссёр и человек Андрейс Жагарс, который в прошлом году скоропостижно ушёл от нас. Это возобновление мы посвящаем ему с большой благодарностью и любовью. Режиссёр возобновления – Ирина Лычагина, друг, незаменимый помощник Андрейса и прекрасный режиссёр. Двигатель и душа спектакля – незаменимый маэстро Феликс Коробов, наш музыкальный руководитель и дирижёр-постановщик, который наполняет нас, помогает раскрыться и жить в этой музыке, задаёт настрой и энергию спектакля, придаёт объём нашим ролям и дает возможность быть погруженными в материал на полную!
Также уже началась работа над новой постановкой Александра Борисовича Тителя «Вольный стрелок» К. Вебера, премьера которой состоится в мае, сейчас идут уроки с дирижёром-постановщиком Фабрисом Болоном, который специально приехал для уроков с солистами. Прекрасная опера, работа над которой дарит трепет и счастье.
Таким образом, сезон складывается насыщенно и плодотворно. Помимо премьер и выучки новых партий, есть текущий репертуар, который живет своей бурлящей жизнью, а мы с удовольствием в нем!
Далеко не всегда бывают такие плотные сезоны. От этого радостнее и позитивнее вдвойне! Бесконечно люблю наш театр-дом, рада, что в новом столетии театра мы вместе.
Вы не упомянули еще одно важное событие для Вас – это постановка Тителя «Зимний вечер в Шамони», своеобразный подарок Александра Борисовича труппе и зрителям на свой собственный день рождения. Расскажите, пожалуйста, как проходила подготовка?
Это был не самый простой путь, ведь этот спектакль соткан из отдельных номеров различных оперетт, которые нужно было собрать воедино – найти и соединить между собой отдельные жемчужины, известные арии, дуэты, ансамбли и те, что совсем не на слуху. Объединять всю постановку воедино приходилось не только постановщикам, но и всем службам театра. Но самым удивительным было то, что мы очень часто смеялись на репетициях. Это очень здорово, потому что все наши последние премьеры были мудрыми и трагическими историями. Здесь же мы наконец-то повеселились! Это очень ценно, потому что оперетты на сцене артистам часто не хватает. Не так давно были такие постановки, как «Летучая мышь» и «Веселая вдова», это было важное время, совсем другой формат для артиста. Оперетта все-таки включает в себя не только академизм, но еще и чувство юмора, определенные пластические движения, танцевальную подготовку. Для нас это своего рода вызов, но всегда очень яркий и приятный.
фото С. Родионов
Кроме того, у нас в театре очень хороший оперный коллектив, мы очень любим работать вместе, и чем больше артистов собирает один спектакль, тем веселее и приятнее работать. В нашем новом спектакле «Шамони» очень яркие массовые финалы.
Значит, оперные артисты не смотрят на оперетту свысока?
Да что вы, нас так не учили! Мы любим любую музыку, с которой работаем, мы обязаны ее понять и полюбить, а если это не получается, значит мы просто до нее не доросли. Наша цель – погрузиться в любую музыкальную задачу. Другое дело, что часто мы не совсем умеем такую музыку исполнять. Но как раз для этого нам даны наши коучи, специалисты по иностранным языкам, произношению – как в пении, так в разговорном жанре, концертмейстеры, хореографы, и мы получаем удовольствие от борьбы с этим новым материалом и преодоления своих собственных трудностей. Эти партии настолько богаты обертонами, что для нас это всегда азарт в постижении материала. Во время учебы мы все пели оперетту, но большинство из нас скорее как оперные певцы – немного зажатые, с классической техникой. К примеру, Сильва – женщина-праздник, она не может быть скованной, заурядной, скучной, как в исполнении, так и в актерской игре. С такой праздной, легкой музыкой очень часто необходимо быть динамичным на сцене. В отрывке из «Парижской жизни» Оффенбаха, например, мы вместе с нашими замечательными артистами балета, принимающими участие в спектакле, танцуем канкан. Стоя это спеть просто невозможно.
Фактически, артисты и постановщики создали свою собственную, новую оперетту?
Совершенно верно. Так же, как и на «Вечере классической оперетты», действие которого проходило на Лазурном берегу, здесь тоже все отрывки объединены единой атмосферой – зима, Альпы, горный воздух, спорт, молодые люди, которые приезжают получать удовольствие от жизни. И именно эта подобранная нашим режиссером-постановщиком А.Б. Тителем и маэстро У.Лейси музыка отлично передает настроение таких мест. Собран же этот паззл настолько грамотно, что создается впечатление, что это одно цельное произведение.
Насколько сложно исполнителям в таких постановках переходить от одного композитора к другому? Ведь все они разные, со своими музыкальными особенностями, и для оркестра, к примеру, это уж точно задача не из легких.
Самое сложное для вокалиста – это не манера пения, а языки. Ведь мы в один вечер поем на английском, французском и немецком. Мы должны с легкостью переходить от арии к арии, дуэтам, ансамблям, и язык не должен этому мешать. Есть, конечно, определенные речевые задачи, это разная фонетика и звукоизвлечение. Поэтому с нами работали и педагоги по вокалу и концертмейстеры, которые учили нас делать эти переходы логичными и красивыми, и маэстро Уильям Лейси. Благодаря всей нашей команде это перестало быть проблемой.
Как раз Уильям говорил в своем интервью нашему сайту, что еще 10-15 лет назад если русский певец пел по-итальянски или по-французски, то это было всегда хорошо слышно. Сейчас же уровень вокалистов лучших оперных держав мира достиг такого уровня, что все поют на иностранных языках одинаково хорошо.
Просто Уильям работает с действительно хорошими певцами, ему очень повезло. Языковой барьер в опере – это очень непростая штука. Мало говорить на иностранном языке правильно и с хорошим произношением. Очень важно мыслить на этом языке. Когда мы работали над «Манон», наш французский коуч приехал лишь на небольшой промежуток времени, нас было много. Охватить всех по полной и дать всю нюансировку было практически невозможно за это время. Он говорил нам, что не сможет за три недели выучить нас идеальному языку. И тогда было гораздо важнее исполнять правильные фразировки, основываясь на смысле текста и музыкальной составляющей материала, чтобы были преподнесены именно те музыкальные фразы, которые должны быть выделены. Чтобы мы сами понимали, о чем поем. Думаю, Лейси говорил о том же самом. Конечно, мы должны правильно произнести фразу на немецком. Но еще важно, чтобы исполнители мыслили логично относительно языка, правильно взятые дыхания, цезуры, логичные замедления или наоборот проходящие нюансировки. Думаю, что именно этот момент стал осознаннее в последнее время.
Кроме того, артисты сейчас гораздо больше ездят по миру, слушают все больше различных постановок, поют на различных сценах мира, работают с носителями языка. Все мы стараемся услышать, как правильно, и стремятся это повторить. И неважно, сколько тебе лет и каким голосом ты обладаешь. Это одна из самых важных составляющих нашей профессии – уметь слушать, слышать и воспроизводить.
Как вы относитесь к тому, что больше всего в «Зимнем вечере в Шамони» работ именно Жака Оффенбаха?
У нас множество арий и ансамблей еще и Легара, Кальмана. Оперетты этих композиторов праздные, яркие, торжественные, со вкусным чувством юмора, и это важно показать. Суметь погрузиться в эту музыку, взять все самое лучшее в себе как в артисте и передать это публике. Поэтому мы очень счастливы, что у нас есть возможность поработать с этими сложным, но очень интересным материалом.
Правильно ли я поняла, что, на Ваш взгляд, публике и артистам нужно больше оперетт?
Абсолютно точно. Это необходимо для души. Я думаю, что артистам это даже нужнее. Оперетту можно поставить и исполнить по-разному, безусловно можно ее сделать старомодной и скучной. Если послушать хороших певцов, они поют эту музыку на таком блестящем уровне, легко, содержательно, что у тебя создается ощущение необходимости иметь в своем репертуаре эти сокровища. Зависит это и от манеры исполнения, и от постановки. Если взять профессионалов этого дела – они обожают оперетту, у них она в крови, совсем другая подготовка, как техническая, так и голосовая. Нам это очень полезно, хоть мы и делаем это более академически. Когда я вижу одних и тех же девушек, которые поют Тоску или Чио-Чио-Сан, и при этом в их репертуаре есть Розалинда или Сильва, восхитительные красавицы с чувством юмора, яркие, пластичные, – это невероятно здорово. Очень жаль, что спектакль «Однажды на Лазурном берегу» у нас сняли, и мы очень рады, что пришел «Зимний вечер в Шамони». В спектакле задействована почти вся труппа, это для нас праздник – не так уж и часто мы собираемся вместе. Это очень сплачивает команду, и для зрителей тоже подарок, когда в спектакле целая россыпь лучших голосов театра.
фото С. Родионов
Любая работа для нас – это шаг вперед, голова работает совсем по-другому. В оперетте, например, очень много движений в паре, и ты думаешь уже не только о том, как исполнить сложную партию, а как при этом ее еще и преподнести пластически. Тебе нужно еще и совместить ее с партнером и его перемещениями на сцене.
Те же сложности у нас есть и в опере, к примеру, в опере С. Прокофьева «Обручение в монастыре». Спектакль идет не так часто, репетиции происходят непосредственно перед этими датами, а там очень много физического движения, буквально спортивных упражнений. Есть сцена, где я много бегаю, отжимаюсь, приседаю. Мы обязательно делаем это прямо в классе, на репетиции, чтобы, перед выходом на сцену хоть немного дать возможность своему телу вспомнить этот опыт. На репетициях сводит мышцы, прерывается дыхание, а ведь надо еще петь дальше. Поэтому очень хорошо, когда есть такие динамичные спектакли, это помогает артистам быть легче, гибче, собраннее. Это держит нас на плаву.
Если брать те партии, которые поете Вы в театре, а репертуар невероятно широк, – что интереснее лично Вам – классика Верди или Моцарта или тот же Прокофьев, который хоть и стал уже классикой, но совсем другой по стилю?
Конечно, голос у нас один, и все поется им одним, но есть язык и стиль, которые несколько различают между собой композиторов и их эпохи. Тот же Стравинский по стилю ближе к Моцарту, чем к Верди. Верди другой, он очень страстный, объемный, с большой дистанцией и раскрытием персонажа, с каждой нотой в глубину души. Там по-другому выстраивается накал, по-другому чувствуется, по-другому существует время на сцене. Это другое измерение, более масштабное. Моцарт более томный, изысканный, тонкий, он как бриллиант, который постепенно раскрывается, очень интеллектуальный и наполненный. Но везде ты поешь своим голосом. Меняются только стилевые, речевые и тональные основы, очень важен текст, смысл, собранность на сцене. В этом сезоне мне посчастливилось пополнить свой репертуар оперой Стравинского «Похождения повесы», замечательной партией Энн Трулав – это олицетворение светлой, девичьей, настоящей преданной любви. Ее можно спеть очень по-разному, можно сделать ее более классической, а можно исполнить ее, будто поешь Моцарта, спеть ее немного по-другому. Она другая девушка, не Виолетта Валери, скажем так. И дальше ты читаешь нотный текст и понимаешь, что просто не можешь спеть ее по-другому, именно так, как видишь ее лично ты. Хорошо, что сейчас есть очень много записей, которые ты можешь изучить, чтобы найти свою личную героиню. Мне очень нравится, как ее поет Дебора Йорк, барочная певица, в репертуаре которой очень много Генделя. Она очень легкая, ясная, чистая, и слушая ее, я отдыхаю. Ее Энн выходит лучиком света, которая очень любит, она не обижена, она только ищет во всем свет. Если же начать ее петь в классической манере сопрано, это уже не та девочка, это уже совсем другая взрослая девушку. Поэтому для меня очень важно передавать характер через звук. Ведь что бы я ни пела, я пою только своим голосом. Преобразить его, окрасить может только видение героини.
фото С. Родионов
Вообще Моцарт, Прокофьев, Стравинский, Массне, Верди и Чайковский – это мои любимые композиторы. Опера «Война и мир» меня поразила, хоть я и не принимала в нашей постановке участие. Эта музыка переворачивает сознание, как и Стравинский. Это особый смысл, неизбежность бытия. Музыка не только о любви, свободе, там всегда есть глубинные замыслы авторов. Точно так же трогает меня и Массне, «Манон», опера, которая начинается и заканчивается практически одними и теми же словами «Это и есть вся история Манон Леско». И музыка написана таким образом, что эта история ни на минуту не отпускает. Каждый раз, когда я репетирую партию Манон, я плачу, потому что по-другому прожить, прочувствовать эту роль я просто не могу, а выплакать все слезы надо до сцены, чтобы голос не дрожал. Как только ты начинаешь окружать себя этой музыкой, ты как оголенный провод пропускаешь ее через себя. И не реагировать на нее, не растрогаться возможности нет. Я думаю, что Массне и хотел такого результата, хотя и работать с этим нелегко. День за днем проживая эту музыку, ты не можешь не жить эмоциями героини. Но в итоге печаль сменяется счастьем, потому что ты осознаешь эту великую гармонию, ты купаешься в ней, чтобы донести ее до публики. Артист здесь как проводник, как сосуд. И каждый наполняет этот сосуд именно тем, что проживается у него внутри. Я очень благодарна той команде, которая у нас собралась – мы работаем над любым спектаклем как единое целое. Мы и должны это делать вместе, только тогда получится полноценное произведение, а команда получает удовольствие от того, как работают твои коллеги. Мы никогда не думаем только о себе, потому что мы делаем искусство, а его всегда делают только душой. Ведь каждый из нас осознает, что он поет вечное, и, возможно, тебя никто не будет помнить, а эту музыку будут помнить всегда. Ее надо исполнять достойно, правда не всегда выходит…
Потому что все артисты – перфекционисты?
Дело не только в этом. У нас все очень зависит от состояния. Иногда ты понимаешь, что ты сейчас не в идеальной форме. В этом случае, к примеру, выходя на сцену, лучше спеть какие-то неудобные верхние ноты плоско, что конечно же никому не хочется, но зато чисто. Мы часто поем после дороги, после долгих перелетов, и каждый придумывает способы, чтобы обойти свои физические и моральные проблемы. Ведь зритель не знает, как ты себя чувствуешь, да и не должен. Но ему очень важно услышать чистое пение. У нас очень искушенная публика, она много слышала и смотрела, ее сложно удивить. Да и я понимаю, что не могу нравиться всем. Кому-то может не нравиться моя техника, моя работа на сцене, мой тембр. Это нормально, и я спокойно это принимаю, и стараюсь расти, побеждать свои проблемы.
Именно в такие эмоционально сложные моменты я понимаю, как здорово, что есть оперетта. Там особо не поплачешь. Потому что от таких героинь, как Манон или Виолетта Валери не хочется жить еще несколько часов, настолько ты глубоко пропускаешь все эти слова и эмоции через себя. Ту же Виолетту я прожила, начиная с ее реального исторического персонажа, который перетек в книгу Дюма, а потом уже в оперу. Даже сам Дюма признал оперу Верди, был тронут ей и говорил, что эта музыка будет вечной, а его книга, может, и забудется. Поэтому, когда я осознаю всю эту глубину, я понимаю, что, несмотря на всю свою сложность, у меня самая лучшая профессия в мире.
фото С. Родионов
Не так давно мы ездили в Казань с моими потрясающими коллегами по «Травиате» с Александром Нестеренко и Андреем Батуркиным, и это был очень интересный опыт. Другая постановка, костюмы, другие взаимоотношения героев. И мы конечно же привнесли в этот спектакль что-то свое, и это было по-настоящему хорошо. Именно благодаря тем людям, с которыми я работаю. Работать с ними – огромное счастье. Мы всегда поддерживаем друг друга, помогаем, мы знаем, чего ждать друг от друга. Таким образом, мы спокойны на сцене – значит, мы доверяем друг другу, а не занимаемся пристройкой в процессе спектакля. И это невероятная школа жизни нашего театра. Ведь моя проблема – это слова партнера. Чтобы он спел хорошо, удобно, в зал, я должна подать свою фразу правильно, смотивировать партнера на его текст. Точно так же работает и в обратную сторону. А уж какой груз лежит на дирижере, который буквально держит в своих руках все: оркестр, хор и нас.
Вы упомянули «Травиату» в Казани, и я не могу не спросить, насколько сложно вот так входить в спектакль другого театра, в другой постановке, поставленный не на Вас?
В Казани зачастую поют приглашенные артисты, у них постоянный конвейер. Там всегда один день на ввод, вечером прогон, на следующий день спектакль. И эта постановка рассчитана на то, что в нее можно быстро войти. Там самое важное – приехать с готовой ролью. Им нужен человек, исполнявший эту музыку. Я не могу сказать, что я знаю эту роль вдоль и поперек, с моей стороны, это пока еще поиск, открытая книга, и, думаю, это даже интереснее.
Если же говорить о нашем театре, где есть составы и вводы, то тут ситуация обстоит немного по-другому. Есть «Дон Жуан», который мы ставили вместе, и я эту роль вынашивала лично вместе с командой спектакля. Именно во мне лично пытаются найти именно то, что может мне помочь настроиться на эту партию. А на Виолетту меня вводили, и тут уже совсем другие законы. Есть записи, есть каноны партии, есть видение режиссера – это данность, которую ты должен на себя надеть. Здесь есть и плюсы, и минусы. Радость в том, что ввод происходит быстрее, постановка – процесс гораздо более долгий. Мне нравятся оба процесса. На готовую роль я очень люблю смотреть с пониманием того, что бы я еще добавила от себя, как бы я увидела эту героиню. Где-то мне разрешают это видение, а где-то говорят: «Нет, наша героиня не такая, это здесь лишнее». Как любит спрашивать Александр Борисович, «А что Виолетта любит пить по утрам – кофе или чай?» Нет, она любит вино. Это идет от простройки роли, объемности образа и набора повадок героини, и этот ответ для каждого свой. И это уже определенный характер, который сможет сложиться только после прочтения книги, после просмотра постановок, после прочтения воспоминаний ее современников, стихотворений Дюма. В этих строках вся любовь, вся боль, весь ужас этих отношений. И ты создаешь свой образ именно из этих деталей – ее ум, мудрость, доброта, готовность помочь, ее легкость и щедрость. И вот ты собираешь этот образ по кирпичику, собираешь этот материал, обнимаешь его и выходишь на сцену уже совсем с другим отношением. Это важный актерский поиск, и у каждого он свой, свои секреты. Ведь даже если ты не можешь ничего узнать о своем герое, ты должен видеть его по-особенному, интуитивно придумать этот образ. Кто читает, кто слушает другие исполнения, кто распевается до начала репетиции, чтобы туда войти уже в этом образе. Иногда мне важно выйти на сцену заранее и потрогать ее, вспомнить, я как будто боюсь. Нужно вспомнить этот воздух, пространство, чтобы, как только ты вышел на сцену, этого страха уже не было. Особенно в тех партиях, где с первых секунд уже сильный, серьезный материал. У каждого свои тайны.
Если вернуться к «Похождениям повесы», то премьера прошла просто блестяще, причем как для зрителей, так и для критиков. Сейчас, когда страсти улеглись, как Вы, как человек ищущий, часто собой недовольный, оцениваете премьеру сейчас?
Я безусловно довольна общим командным результатом, потому что работа в одном составе очень сложна. Ответственность выше, необходимо рассчитать силы, это всегда особый случай. Конечно, когда такие профи, как Богдан Волков, работают рядом с тобой, это очень вдохновляет. У него такая насыщенная профессиональная жизнь, он постоянно куда-то спешит, у него выступления по всему миру, и ты смотришь на него и думаешь: «Если он может все то, что у него в расписании, то значит, со своим я уж точно справлюсь». С Дмитрием Зуевым мы вместе работаем в театре, у него насыщенный репертуар, множество ярких ролей, интересных проектов, и я не могу не восхищаться работе с ним, таким профессионалом своего дела. Я практически бежала на репетиции, и я рада, что наше общее дело так благополучно сложилось, в атмосфере общей любви и взаимного уважения. Также огромная благодарность нашему дирижеру-постановщику Тимуру Зангиеву. У нас было множество спевок, поисков, кропотливой и усердной работы, после которой мы влюбились в свои роли с еще большей страстью.
Что касается своего личного результата, то нужно еще очень много работать, и это прекрасно, что между блоками был такой перерыв, потому что на это самосовершенствование есть время. Я беру записи, переслушиваю, понимаю, что мне нравится, что нужно изменить или проработать, что не сработало. Режиссер спектакля хотела определенного характера, у них была конкретная запись, которая была для них образцом. Из меня периодически вырывалась этакая жертвенная дева, и мне говорили: «Нет, это какая-то Жанна Д’Арк, но ты другая девочка, ты Энн Трулав! Найди себя в этом рисунке, найди свой темпоритм, не хлопочущий, не резкий. У тебя на земле другая миссия.» И постепенно ты отходишь от своих шаблонов и приносишь в партию то, что в нее вложили другие люди. Режиссеры имеют на это право, но мне тоже интересно сделать что-то новое для себя. Другое мироощущение, другой свет от героини, любовь тоже другая, не резкая, не страстная, но чистая, высокая и жертвенная. Она верит в светлое будущее всей душой.
Принимать участие в таком спектакле – это огромная честь для меня, такие события не так часто встречаются в твоей жизни. Бывает, что они и никогда не случаются. И я каждый день думаю о том, чтобы стать в этой партии лучше, чтобы найти какие-то новые краски, чтобы стать еще более достойной своих партнеров, которыми я восхищаюсь. Это моменты, когда ты отдаешься процессу полностью и понимаешь, что получаешь кайф от этого. На сцене это всегда особенное чувство – ведь тут мы очень близко к зрителю, чувствуем его, слышим его эмоцию, мы напитываемся ей. Но это все может нас отвлекать, вышибать из процесса. Поэтому репетировать нужно настолько, чтобы эти эмоции не отвлекали тебя.
Но я не могу сказать, что я довольна. Есть вещи, которые у меня не получились, по моим ощущениям, и я думаю, как исправить и сделать еще лучше!
фото С. Родионов
А как Вы для себя оцениваете финал оперы, финал отношений Тома и Энн? С одной стороны, он умер, но, с другой, он ведь спас свою душу.
Для меня этот финал, когда он говорит ей «моя Венера», когда извиняется перед ней, очень сложный – наверно, мне бы хотелось, чтобы он и дальше сходил с ума и был бы жив. Как любой любящей женщине, Энн важно услышать это признание в любви. И даже в этом сумасшествии она видит будущее, видит жизнь. Поэтому я не понимаю для себя, что же лучше. Принимать любовь от умирающего – это особенно болезненное чувство. Венера и Адонис – это уже другой космос. Богдан отыгрывает этот трогательный момент удивительно, его невозможно не простить. И Энн прощает, она его не винит ни в чем. Она пытается его спасти, несмотря на то что он ее бросил, обманул, но она видит в нем что-то светлое, что не видит никто. И Ник Шедоу это понимает, он знает, что Энн все портит, что его план может разрушить только она. И финал невероятно трогательный, потому что все будто живы в итоге. Эта история не может оставить равнодушной, она очень поучительная и нежная. И мы можем только догадываться, что станет дальше с Энн – влюбится ли она или нет, уйдет в монастырь или продолжит жить дальше. Каждый додумывает сам. Но вряд ли она поступит как Ольга из «Евгения Онегина», которая погоревала немного и вышла за другого. Она настоящая героиня, с очень говорящей фамилией, она спасительница его души. Далеко не каждая женщина способна на такую любовь, когда можешь искренне понять и простить, без обязательств и требований. Ведь в реальности никто никому ничего не должен, а любовь можно только заслужить.
Вы говорили, что эта роль для Вас не на вырост. А есть ли роли, которые, как Вам кажется, для Вас на вырост, но до которых Вы хотели бы дорасти?
В принципе, почти любая роль редко когда получается с первого раза. Все всегда на вырост. Чтобы вырасти в партии, очень важно еще ее и обкатать. Чтобы она прошла болезнь, недосып, дорогу, какие угодно неприятности и злоключения. Нужно спеть в разном состоянии, чтобы закрепиться в роли. У меня нет партий, которые я выучила, закрыла и пою на автомате. Каждый спектакль – это всегда новая задача. Это внутренняя работа, анализ голосовых особенностей, где не довела ноту, где плохо работала с дыханием, это всегда нужно анализировать. С этим мне помогает мой концертмейстер театра Г.К. Михеева, которая не дает мне расслабиться и постоянно ставит новые актуальные задачи и выравнивает мое исполнение, так же как и мой педагог К.П. Лисициан, которая на протяжении уже тринадцати лет мой верный спутник в мире музыки и которую я очень люблю и ценю.
А что касается партий, которых у меня пока нет, то я очень люблю Пуччини. Он трогает меня так же, как Верди и Массне. Партия Мими – это одна из тех партий мечты, до которых хотелось бы дорасти, и важно, чтобы кто-то из режиссеров и дирижеров увидел меня в этой роли. Мне очень нравится Наташа Ростова, это тоже партия, которую можно петь совершенно по-разному. И я надеюсь, что мой голос тоже подойдет для этой роли. Я очень рада, что в моей жизни есть Виолетта, потому что эта партия тоже была когда-то партией моей мечты, я очень долго ее ждала, работала, чтобы она у меня была. Она не сразу созрела в моем голосе, в моей голове, и сейчас, как только я начала ее понимать, спектакль сняли, и мне очень жаль, что Виолетта ускользнула от меня. Но я спела эту роль в 2019 году на фестивале в Италии, в Казани, как я говорила ранее, а также в Саратовском театре оперы и балета. Это очень ценно для меня, потому что только сейчас я перестала бояться «Травиаты». Ведь Виолетт очень много, и зритель знает и музыку, и разных исполнительниц, и задача артиста – начать петь так, чтобы у зрителя не осталось вопросов и не было желания сравнить, и он просто получил удовольствие от спектакля.
У меня немного более личный вопрос: как ученице Александра Борисовича, легче ли Вам в театре? Или же со своих учеников он наоборот спрашивает больше?
Александр Борисович очень требователен к своим ученикам, и своих он берет редко. Выпускников у него было много, сюда попали единицы. И я не ожидала, что стану одной их них. Так случилось, что именно когда я заканчивала, из театра по разным причинам ушли сразу четыре сопрано. Появились некоторые «пустоты» в репертуаре и труппе, которые нужно было закрыть. Меня позвали на прослушивание, конечно же не А.Б. Титель лично. Я спела два прослушивания здесь, одновременно с этим проходили прослушивания в других театрах Москвы, Но меня взяли в МАМТ, и выбор я сделала сразу же, было несколько ролей, на которые я могла вводиться – партии в «Сказке о царе Салтане», в премьере сезона 2012-2013 «Веселой вдове» и «Вечере классической оперетты». Получается, что со своего первого сезона в театре я попала в обойму труппы, и Александр Борисович спрашивал с нас как со своих учеников вдвойне. Ведь если другие артисты не учились у него, то мы-то уже должны знать все, что он объясняет. Так что он для своих выпускников как отец, который не «залюбливает» детей.
фото С. Родионов
Для меня большое счастье, что я попала к нему на курс, а также в руки к Карине Павловне Лисициан в ее класс вокала. Я стала заниматься вокалом только в пятнадцать лет в Новокузнецке, училась у чудесного педагога Н.К. Курихиной, а в девятнадцать я уже поступила в институт в Москве. Я приехала, почти ничего не понимая, и Карина Павловна приняла меня и помогла освоиться в профессии. И работать я хотела непременно в МАМТ, в котором видела удивительный симбиоз вокала, актерской игры, тонкой, режиссерской работы. До сих пор иногда думаю: «Боже мой, неужели я здесь работаю!» Часто работы очень много, спать некогда, но это все равно невероятный кайф. Я сейчас в том самом возрасте как вокалистка, когда надо работать, пахать. И я благодарна Александру Борисовичу, что он сделал из меня артистку. Вся база, заложенная им, сама по себе гениальна, и только уже мы, его ученики, можем не сразу понимать и применять что-то из этих уникальных знаний.
Особое удовольствие – это работать над операми, которые ставит сам Александр Борисович. Просто невероятно, как глубоко и точно он работает с каждым артистом над ролью. Поэтому, когда ты приезжаешь на гастроли, то тебе есть с чем приезжать. Мои коллеги, которые работают за границей, также говорят, что приезжают с полностью готовыми ролями, благодаря Александру Борисовичу. Он совершенно потрясающий человек с невероятной энергетикой, знаниями. Я работаю с ним уже 13 лет – пять лет в ГИТИСе и Восьмой уже в театре, и каждый день я выношу из работы с ним что-то новое – фильмы, книги, спектакли, стихотворения, музыка. Он наполняет нас. И мы, его выпускники, эту информацию «жадно жрем», как бы грубо это ни звучало. Потому что если ты ее не сожрешь, то за тебя это сделает кто-нибудь другой, и он-то уже выйдет на тот уровень, на который мог бы выйти ты. Ты много и честно работаешь, растешь, и счастье в том, что ты никому ничего не должен за это. Ты попал в обойму и стараешься не оплошать, честно выполняя свои задачи. Александру Борисовичу я бесконечно благодарна за то, что он дал мне профессию, за каждую свою роль, за каждый шанс в своей жизни, за все знания, которые он в нас вложил.
Беседовала Наталья Матвеева
NO COMMENT