Заслуженный артист России, звезда балета и любитель скорости, бунтарь и покоритель женских сердец. Так кто же он на самом деле? Давайте узнавать вместе. И сразу оговорка: мы не стали добавлять «улыбается» и «смеётся» к словам нашего собеседника, потому что этих слов было бы слишком много. Просто представьте чертовски обаятельного мужчину, который с искренней и открытой улыбкой, играющей не только на губах, но и в глазах, беседует именно с Вами.

У Вас не совсем балетный типаж. Почему же всё-таки балет? Когда начали заниматься?

Это произошло достаточно поздно – в тринадцать лет я поступил в Пермское училище. И, конечно, это было не самостоятельное решение. Понятно, что ребёнок в этом возрасте ещё не может самостоятельно принимать такие взвешенные решения.

Неужели до училища совсем танцами не занимались?

До этого шесть лет занимался кикбоксингом, а ещё бальными танцами и закончил музыкальную школу.

Насыщенное получилось детство.

Да, и всё это только для того, чтобы на улице не болтался. Но на улицу всё равно тянуло.

Многие маме говорили: «Посмотрите, какой у Вас мягкий ребёнок. Что Вы его мучаете другими занятиями? Отдайте его в балет».

Получается, что маме и всем, кто ей советовал, нужно сказать «большое спасибо».

Получается, что да.

Сложно было из-за того, что Вы в училище пришли без базы?

Да, для балета тринадцать лет – это достаточно поздно. Но я в любом случае занимался спортом, тянулся, поэтому был в неплохой физической форме. Но, конечно, нужна была база, которая закладывается в детстве, выворотность. Этого у меня не было. Мне пришлось работать с умом, вдумчивее, чем остальным ребятам. Они автоматически двигаются в правильном направлении, а мне нужно было каждый миллиметр осознанно выворачивать, дорабатывать. И потом уже, когда в семнадцать лет я уехал в Японию, то увидел, как можно и нужно продуктивно работать.

фото Е. Кочкина

А там Вы чем занимались?

Меня позвали на стажировку по окончании училища в балетную студию в Осака. И там я увидел насколько вокруг удивительный и прекрасный мир. Что было до этого? Я родился в Саранске. Три года учился в Перми. Мы ездили по каким-то городам (Нижний Новгород, Санкт-Петербург) на экскурсии. А тут семнадцатилетним подростком я оказался в Японии.

Впечатления, наверное, очень яркие.

Да, конечно. С этого момента всё и началось. Я начал действительно работать. При этом могу сказать, что настоящих педагогов в моей жизни не было. Это же счастье, когда артист находит своего Учителя, который его наставляет, подсказывает, борется за него. Мне вот так не повезло.

Не нашли своего человека?

Может это из-за моего характера.

Сложный и строптивый?

Не знаю, но никто не хотел возиться. Как-то так по жизни сложилось, что всего я добивался сам и на своих ошибках учился всему. Естественно, у меня были учителя. Но не в смысле моего истинного Учителя. Самый главный мой учитель – это жизнь.

Может быть, в этом тоже есть свои плюсы?

Конечно. У каждого – свой путь. Просто, когда есть свой педагог, это значительно облегчает тернистый карьерный путь. Хотя может в чём-то и сбивает.

На самом деле я очень благодарен судьбе за то, что получилось в девяностые годы уехать из маленького городка и сразу начать гастролировать по миру. И, естественно, спасибо маме.

Маме, конечно, спасибо. Что после Японии было? Вернулись покорять столицу?

У меня закончилась виза, и из Осака я прилетел в Питер с кучей денег и мыслями, что весь мир у моих ног. Все деньги я отдал маме. Она на эти деньги купила квартиру в Саранске. Я очень хотел Mitsubishi Pajero, но мама не разрешила.

Мама – молодец.

Мама – молодец, да! Она и сейчас живёт в этой квартире.

Вот видите, а машины уже не было бы давным-давно.

Конечно, тем более сейчас совсем нет смысла ездить на машине.

Прилетел я в Питер и нужно было куда-то устраиваться. Все крупные театры – Мариинка и Мусоргского, тот который сейчас Михайловский, – были на гастролях. И меня кто-то направил в балетную труппу «Т». Труппа, надо сказать, никакая.

Будем честны, да?

Да, просто ужас. Зато было много гастролей, но практически без оплаты. Мы катались по миру и праздновали жизнь, скажем так. Меня туда взяли на позицию ведущего солиста. Я танцевал корифейские партии – вставку в «Жизели», Ротбарта в «Лебедином озере» с расчётом на то, что в будущем я буду исполнять ведущие партии. Это обычная практика, когда руководство театра хочет понять, вытягивает артист или нет. А потом я поругался с педагогом, и всё пошло не так. Меня начали задвигать. В какой-то момент меня даже начали ставить в мышей в «Щелкунчике». И тут я понял, что что-то происходит не то.

И что надо бежать?

Да. И я даже сезон не доработал. Кажется, и трудовую книжку не забирал, так мне противно было туда возвращаться. Я опять улетел в Японию и три месяца проработал там. Вновь заработал кучу денег и отдал их маме. В общем схема такая же.

Отработанная.

Да, но обратный самолёт прилетел в Москву. Я почти случайно оказался на просмотре в театре Станиславского. И вот я тут. Это был 2000-й год. Я устроился в театр и сразу уехал на два месяца. Мне нужно было переезжать: нужно было перевезти из Санкт-Петербурга в Москву телевизор. А это же целое дело! И вообще я как-то так лениво собирался. К маме в Саранск съездил. Тогдашний худрук театра Дмитрий Александрович Брянцев подходил к артистам и говорил: «Ребят, у нас тут есть артист Любимов. Вы не видели, как он выглядит вообще?».

А когда вернулись, никаких санкций к Вам не было?

Неее, ну какие санкции?

Как какие? Как вариант: «Где был? Почему на работу не ходил?».

Так можно сказать, что у меня вся жизнь так проходит. Я достаточно свободолюбивый человек, хотя и очень обязательный. Я – приверженец дисциплины, но противник диктатуры.

«Почему я стал ведущим солистом?» – главный вопрос. Потому что я ни за что в жизни не хотел, чтобы ко мне относились с давлением. Артист кордебалета – человек, который постоянно в стрессе и под давлением. Ты должен всю жизнь: «В ногу, рааааз!». Мало того, что с одной ноги надо встать, надо сделать одинаковой длины шаг, одинаковой высоты должны быть головы. А если ты выделяешься, то начинаются переходы на личности: «Почему ты не можешь сделать так, как все?». Ребята проводят весь день в театре: с утра прогон спектакля, вечером спектакль. Ведущие меняются, а кордебалет тот же самый.

Неужели это была единственная причина, чтобы стать ведущим солистом? А как же амбиции?

Это скорее было моё внутреннее состояние. Конечно, внутри я лидер, и поэтому тоже мне хотелось выбиться из общей массы. Но у меня путь и методы немного отличные от всех остальных. Я никогда не был лентяем. И я всегда любил работать честно. И более того, я не чувствовал, что можно, например, получить какое-то денежное вознаграждение абсолютно ни за что. Просто есть люди-паразиты, которые наоборот, лишь бы ничего не делать, но чтобы мир вокруг них крутился. А я так не могу. У меня другое воспитание, за что тоже спасибо маме. Я понимал, что я должен работать. Но, когда уж я честно отработал, я жду отдачи. Это какое-то чувство справедливости.

фото Е. Кочкина

Вы сказали, что методы у Вас отличны от других.

Я никогда не чувствовал себя причастным ни к какому обществу, институту, вообще никогда и ни к чему. То есть я не был противником ничьим, но и частью какой-то большой машины я себя тоже не ощущал. И, наверное, поэтому с первого дня работы в театре я начал заниматься своими проектами. Я начал устраивать фестивали, разные гала, участвовать в них и как организатор, и как исполнитель. Даже у себя на родине, в Саранске, два фестиваля организовал: один современной, один классической хореографии. Потом начал ездить по конкурсам. На балетных конкурсах светишь лицо и, соответственно, получаешь приглашение поработать в другие места.

И как же удавалось всё совмещать?

Так я же был тогда артистом кордебалета, который находился на начальном этапе работы в театре. Надо же выучить весь репертуар. Ко мне подходят педагоги и говорят: «Ты готов? Ты выучил?». Говорю, что ещё не выучил, а сам уже уехал, например, в Уфу.

Я проработал девятнадцать сезонов в этом театре. И все эти годы не сидел на одном месте. При этом всегда много работал над собой. У меня же не было подготовки, я поздний товарищ. Мне надо было непосредственно перед каждым выходом на сцену сильно греться. Это у меня в общем-то осталось до сих пор. Я и сейчас на классе занимаюсь практически до конца. А вокруг всё иначе. Вот, например, сегодня прыгаем, а нас осталось четыре мальчика. Урок начали пятьдесят человек, а заканчивают четверо. Половина уходит после станка. У нас сейчас система обязательного посещения. Ты не можешь пропускать. Многие просто приходят, галочку поставили и пошли. У каждого – своя жизнь.

Актёрскому мастерству дополнительно учились? У Вас всегда получаются очень яркие образы.

Актёрскому мастерству не учился. Хотя лет пять назад мне стала интересна драматическая деятельность. И судьба сама стала предлагать мне разные варианты, в спектакли стали приглашать.

Мне кажется, что балет, кино или театр (я имею в виду уже драматический театр) – это ни с чем несравнимое ощущение, когда за одну свою жизнь проживаешь несколько других, огромных, абсолютно неожиданных жизней. И собственно, наверное, поэтому люди так с трудом выходят из этого. Это всегда болезненно. Когда ты сначала впускаешь в себя этого другого товарища, пропускаешь через себя, переосмысляешь, подделываешь его фразы и слова под свои, а в нашем случае под язык жестов.

Что ещё сложнее.

Да. Мой педагог, который со мной сейчас работает, всегда говорит: «У Вас, Алексей, абсолютно нет ощущения позы». Как верить такому человеку?

Здесь мы, пожалуй, не согласимся.

Я всегда улыбаюсь, киваю. Я же не могу всё время быть против. Так мне придётся всю жизнь биться с ветряными мельницами.

Отпускаете потом персонажей, которых «впустили» в себя?

Нет, все остаются. Все эти прожитые жизни, партии, роли накладывают отпечаток. Причём это отпечаток не только на физическое состояние, но ещё и на мимику. Зачастую сначала видишь одни морщинки на себе, потом другие. И как это происходит? Видимо, потому что по-настоящему проживаешь этот образ. Нужно сначала внутри честно поверить в происходящее, чтобы потом честно ретранслировать это с помощью своего тела на зрителя, чтобы зритель тоже поверил. Потому что, если ты сам не поверишь, то скукотища будет.

“Лирический этюд” / из личного архива

После того, как Вы стали Заслуженным артистом России, ощущение себя как-то изменилось? Чувствуете себя более важным, статусным?

Купил себе мотоцикл потяжелее. Был у меня лёгкий, а сейчас посерьёзнее. Кроме этого ничего не поменялось. Многие говорят: «Ты потом поймёшь, как это важно». Многие люди по своему уму начинают автоматически чувствовать пиетет к званию «Заслуженный артист России». Да, это серьёзная приписка к фамилии, но важнее что ты с ней несёшь в этот мир и как ты это делаешь. Я был отмечен своим государством за упорный труд, а вот за это упорство, спасибо маме. Воспитала. Я знаю, что присвоение мне звания для неё очень важно. Знаю, в какую степень она это возводит.

Давайте поговорим о Ваших внешних проектах. В начале театрального сезона 2018-2019 «Айседора» Владимира Варнавы была представлена на сцене МАМТ. Необычная постановка и роль у Вас очень любопытная. Как Вы себе сами объяснили Вашего Ленина с крылышками?

Весь балет «Айседора» – достаточно аллегоричный, образный и, в то же время, очень достоверный по материалу. Это действительно судьба Айседоры. Что же касается Ленина с крылышками, то конечно всё не так просто. В первом акте я – Учитель танцев там, за рубежом. А во втором акте – это приезд Айседоры в Россию – уже Ленин.

балет “Айседора” / из личного архива

Не случайно ведь, что один и тот же человек исполняет обе партии?

Мы хотели показать, что Ленин в Советском союзе – это и есть Учитель танцев. Он вместе с собой заставил плясать всю страну. Я не вижу в этом ничего плохого. Мы не издевались над Владимиром Ильичом. Мой Владимир Ильич он такой добрый, такой позитивный. Он обнимается с Айседорой, он её целует, он ей всё дал, он показал ей парад. А внутри – он ранимый, мягкий, очень пластичный. Ещё и с крылышками.

Как проходила работа над «Айседорой»? Владимир – Ваш друг. Комфортно работать с хореографом, когда он Ваш друг? Это был совместный процесс?

Ответственность за всё нёс Володя.

То есть «я ни при чём», если что?

Нет-нет, «Айседора» – очень качественный продукт. Я, может быть, и хотел бы жар руками загребать, но нет. Володя с Сергеем Даниляном обо всём договорились, нашли деньги, студию, время, артистов. Подбор артистов лёг, естественно, на Володю. Каким образом я попал туда, даже не знаю. Вернее, знаю, но это почти фантастика. В общем-то, с «Айседоры» мы и начали дружить. Конечно, мы всегда знали о существовании друг друга. Мы познакомились, когда мне вручали премию «Душа танца» в номинации «Звезда». Я вообще общительный товарищ. Мне всегда хочется общаться с людьми. Я никогда не смотрю исподлобья на людей вокруг меня. Если я вижу, что человек что-то из себя представляет, то иду к нему. Мне кажется, что хорошие люди всегда должны общаться и дружить.

балет “Айседора” / из личного архива

Хорошая позиция.

Они же все сейчас передружились. Володя Варнава с Серёжей Полуниным теперь знакомы. Они как-то уже тоже начинают взаимодействовать.

То есть они через Вас познакомились?

Да.

Если перейти к работе в проектах Сергея, расскажите о балете «Распутин».

Перед предпоказом «Распутина» в Барвихе у нас была пресс-конференция в ИТАР-ТАСС, и там на меня накинулись: «А Вы не боитесь кривотолков со стороны Православной церкви из-за того, что Вы исполняете Святого?». Я жёстко там ответил. Я, во-первых, никогда не преследую мысли насмехаться ни над кем, хоть живым, хоть умершим. Я просто с помощью своего тела транслирую чей-то образ, я наоборот пытаюсь его показать, возможно, и с неожиданной стороны, но никогда с плохой. Такого никогда не было, чтобы я специально чернь доставал.

С позиции подготовки роли Николая II не могу сказать, что мне было сложно. Там всепоглощающая любовь, нежность и забота. Эти чувства мне близки, поэтому мне проще их транслировать, чем какого-нибудь подонка. А вот со стороны хореографии нам было очень сложно, потому что мы были зажаты в сроках. Нам нужно было сделать всё очень быстро. Предпоказа в Барвихе не должно было быть. Это решение было принято внезапно. И к этому моменту все мы уже были в полнейшем стрессе. Кирилл Рихтер писал нам музыку и, как всякий гений, постоянно её дорабатывал и переписывал. И у нас утром во время прогона перед спектаклем ещё не было конечной версии музыки. Хореография была, свет был, а музыка менялась.

балет “Распутин” / из личного архива

То есть конечный вариант все услышали в первый раз уже на сцене во время спектакля?

Да, именно. Было четыре момента (на самом деле это секрет), когда я был полностью потерян. Мы танцуем, у нас есть количество шагов, но мы слышим музыку, в которой мы не ориентируемся, мы не знаем, когда она закончится. Просто ты репетируешь, скажем, под «Забирай меня скорей, увози за сто морей», а тут «Потому что есть Алёшка у тебя» играет. Вроде бы тоже «Руки Вверх», но это разные песни. Как ты можешь танцевать одни и те же движения под разную музыку? И там был острый момент, когда мы пятимся с «семьёй» назад и Серёжа хватает нас за руки, разворачивает, сажает себе на колени и должно быть «та-дам» и всё. И он нас тащит, я говорю: «Серёжа, я вообще не ориентируюсь. Я не уверен». Он же в полной уверенности. Может быть это, конечно, было только моё ощущение, может, не так всё было и опасно. Но я так чувствовал в тот момент. Серёжа нас раскручивает, сажает, музыка полностью другая, и она обрывается. Такая сильная нота, акцент и даже аплодисменты на этом месте.

балет “Распутин” / из личного архива

Но это, может быть, только Вы и почувствовали, что что-то не так, а зрители и не увидели ничего?

Вот сейчас с Вами начал сомневаться. Может быть, действительно.

А вообще получилось хорошо. На мой взгляд, хорошо. Мой брат был на спектакле. А он у меня главный судья, потому что он абсолютно не балетный человек. И на балет его не затащишь. Но ему понравилось. Если моему брату понравилось, то…

Значит, было хорошо.

Значит, было хорошо.

Поделитесь, что у Вас в ближайших планах с Сергеем.

С Серёжей очень сложно заниматься новыми постановками, потому что он всё время в туре. График у него порой невозможный! И на мне, в этих гастрольных турах, а часто и в Москве, лежит ответственность за ежедневное проведение балетных классов. Благо, опыта держать ребят в форме, у меня предостаточно.

То есть Вы ещё и в качестве педагога выступаете? И если спросить Сергея Полунина, кто Ваш Учитель, он ответит, что Алексей Любимов?

Думаю, вряд ли он такое скажет. Но уроки я даю.

Я всех собираю, дисциплинирую. Параллельно развиваюсь сам, ведь люди со всего мира, с разной базой, выучкой, школой, но всегда лучшие профессионалы. В таких условиях, необходимо быть универсальным и разнопланово эрудированным одновременно. Проекты Сергея очень разные. Бывает, как гала-концерт, на который приезжают ребята из разных стран. Бывает полноценный спектакль или два одноактных балета. Поэтому разное количество людей всё время присутствует, и к каждому нужен свой подход.

Кстати с «Айседорой» Варнавы так же было, я тоже тогда уроки вёл и подтягивал ребят к академической выучке. При этом я никогда не испытывал амбиций быть педагогом. Вообще мне кажется, что это слишком ответственное занятие. И в себе я никогда не видел тяги учить чему-то людей. Но люди сами ко мне приходят и говорят: «Можете со мной позаниматься?». Когда у меня есть возможность, я не отказываю. Если я вижу, что я могу что-то исправить, то я конечно занимаюсь.

Так ведь может сложиться, что педагогом станете.

Всё может быть.

Если переключиться на работу с другими хореографами. У нас не так много интересных молодых хореографов…

Да, беда с хореографами.

Но всё-таки есть ещё один кандидат на это звание – Андрей Кайдановский. Вы участвовали и в его «Чай или кофе?», и в «Пижамной вечеринке».

Да, в «Пижамной вечеринке» ещё и как ассистент хореографа работал. Потому что опять-таки не хватало времени, а нам нужно было разводить баталии. Одному человеку ставить битвы за двоих противников значительно сложнее, тем более у меня и до этого был опыт постановок. Мы с Андреем достаточно дружны. Мне нравится его хореографический язык, и Андрею нравится мой хореографический язык. У каждого человека он же свой: я танцую, как я живу. В этом плане Андрею видимо легче было вместе со мной работать. И все драки мы ставили с ним вместе.

А в «Чай или кофе?» он меня выбрал как танцовщика, как мне кажется, рандомно. И когда мы ставили «Чай или кофе?» мы очень с ним ругались.

фото Е. Кочкина

Не были согласны с ним? Какие-то свои идеи привнести хотели?

Скорее было отторжение его идей. На самом деле он музыкальный и очень точный человек. И если он говорит, например, «на три» подпрыгнуть, а ты прыгаешь «на три и», то: «Давайте ещё раз. Здесь было неправильно». Он ещё так монотонно работает. Это я всё делаю с эмоциональными всплесками и затуханиями. Мыслей у него много, слов хватает не всегда. В общем ты не понимаешь, где точно он хочет этот акцент. И когда это повторяется раз семь, естественно нервы начинают сдавать.

С «Чай или кофе?» аналогично, как всегда, не успевали по срокам. И Андрей хотел остановить на финальном танце, когда мы все вчетвером бегаем. Он сказал: «Я застрял, не знаю, что делать дальше. У меня больше нет никаких идей, поэтому давайте оставим так». И тут мы: «Сейчас мы тебе всё сделаем!». И вторую половину общего танца по сути доставили мы вчетвером. Поэтому, когда Андрей приехал ставить «Пижамную вечеринку» в моём лице он сразу увидел поддержку. Без этого и нельзя было. Потому что собрать двадцать шесть мальчиков в зале, в котором матрасы лежат… Вы можете себе это представить? Это же самоубийство, ведь они же дети. А тут матрасы и подушки, а потом ещё два батута принесли. Ну, тут всё уже… Странно, что никто голову себе не свернул. Хотя там и были очень неприятные приземления.

Вокруг Вас столько ярких, харизматичных людей. Это совпадение, что Вы их притягиваете? Или яркое само стремится к яркому?

Не знаю. Это образ жизни, наверное. Нельзя себя заставить общаться с яркими людьми. Это синтез из характера, судьбы, личных стремлений, симпатий.

Поклонники, наверное, тоже притягиваются? Подстерегают у театра?

У меня тут недавно случай был. Я должен был встретиться со знакомой в баре, прошёл мимо какого-то безумного стола, за которым человек шестнадцать-семнадцать: «Это же Алексей Любимов!». Я не ожидал.

И какая у Вас была реакция?

Конечно, это тешит самолюбие, но мне было совсем не до того. Моя проблема в том, что я не хочу просто так обижать людей. Если я могу не обижать человека, зачем мне его обижать? Но люди начинают теребить за руку, фотографироваться. А их там семнадцать человек! А меня ждёт другой человек, который из другого города приехал. Естественно, подобное не постоянно происходит. Но бывает, и никак не убежишь. И, главное, абсолютно сторонние люди начинают в это втягиваться. У нас же люди такие, видят, что что-то происходит, и присоединяются к активности.

А в социальных сетях пишут?

Да, пишут. Очень много и не всё хорошее. Конечно, больше хорошего пишут, но бывают абсолютно сумасшедшие люди. Начинают в любви признаваться. И не поймёшь даже мужчина это или женщина.

История, как, например, у Сергея «увидел сообщение в Директ, зашёл в профиль и понял, что будем вместе», могла бы случиться с Вами?

Всё может быть (здесь улыбка лукавая, поэтому не устоим и упомянем об этом).

фото Е. Кочкина

Беседовала Юлия Фокина