Еще летом «Электротеатр» запустил в своих стенах интереснейший проект — в течение нескольких месяцев зрителям давали возможность присутствовать на открытых репетициях нового спектакля художественного руководителя театра, Бориса Юхананова, «Пиноккио», а в фойе или внутреннем дворике проходили встречи с другими его создателями — драматургом Андреем Вишневским, композитором Дмитрием Курляндским, художником по костюмам Анастасией Нефёдовой.
Дилогия Бориса Юхананова «Пиноккио» по пьесе Андрея Вишневского «Безумный мир Пиноккио» продолжает «сказочную линию», исследование, которое была начато еще в «Синей птице».
Знаменитый сюжет про приключения деревянного мальчика на самом деле препарирован на сцене «Электротеатра» так, что воображение зрителя работает в режиме атомного реактора, постоянно дорисовывая, додумывая аллегории, связи, аналогии, а глаз не может оторваться от роскоши и великолепия, от абсолютно продуманного до мелочей постановочного размаха.
Драматург признается, что работал над идеей пьесы с 1970 по 2018 год, а приступил к ее написанию в 2000 году, создавая несколько версий истории, частей своей «пиновселенной».
Большинство из нас хотя бы примерно знакомы с классическим сюжетом Карло Коллоди «Приключения Пиноккио. История деревянной куклы» — об озорном мальчике, созданном из полена столяром Джеппетто. Узнаваем ли этот сюжет в почти восьмичасовом спектакле Бориса Юхананова? Да, но скорее пунктирно. Это не попытка «перепеть» известную историю, не попытка ее интерпретировать, это полноценная работа по ее детальному препарированию как известного мифа, куда более близкого нам, чем та сказка, что мы помним из детства, и глубоко проникшего в нашу жизнь. Сами создатели говорят о ней как о «пиномифологии».
В оригинальной сказке Пиноккио был озорным, непослушным и даже скверным мальчишкой, который мечтал стать настоящим живым мальчиком, что и произошло с ним, когда он обрел «доброе сердце». Пиноккио Вишневского/Юхананова — насмешливый, ершистый и весьма разносторонний человечек — он то бесхитростный, то злой ребенок, то мессия и мученик, а то и революционер, который видит простые и наивные решения для мира, который уже слишком стар и слишком держится за свой несправедливый порядок.
И если вторая часть спектакля, которая длиннее первой почти в два раза и куда более наполнена и событиями и героями, это история о путешествии, то первая часть — о рождении, смерти, а потом воскрешении Пиноккио это практически пересказ библейских сюжетов в формате новой процессуальности, рассказ о рождении то ли бога, то ли дьявола, то ли человека. Но такого, который здесь никому не нужен.
Это и история о двойственности — тут два Пиноккио, два отца-создателя, два режиссера театра (забавная отсылка к феномену театрального двоевластия — директор/режиссер). Причем в отличие от некоторых других героев, два Пиноккио — это части одного целого, никак не вступающие друг с другом в конфронтацию, несмотря на то, что один из них не должен был родиться, и, соответственно, по сути и не живой, и второй олицетворяет саму жизнь, которая пришла вслед за его рождением.
В первой части спектакля, «Пиноккио. Лес», до момента, когда Пиноккио сжигает себя, заснув в очаге, мы видим почти библейскую историю. Пиноккио здесь совсем не творение рук столяра, он рождается из дерева, то есть от самой природы, это чудо перед нашими глазами. Однако он рожден в мире, где ему нет места, это мир, разделенный на касты, где паяц Пиноккио не принят никакой из групп и в результате вынужден бежать, получив лишь жестокость и предательство в ответ на свою просьбу о милостыне.
Получив второй шанс жить, теперь уже при помощи не природы, а вполне себе земного Джеппетто, воссоздающего Пиноккио из горстки пепла, он становится творением рук человеческих, которое его отец пытается сделать более удобным для отвергшего его в первый раз мира. Он получит одежду, у него будет Азбука, он пойдет в школу, как все дети… Азбука, которая представляет собой свод знаний о всем мире, тяжким грузом ложится на маленького Пиноккио, только для того, чтобы быть обмененной им во второй части на билет в мир абсолютной иллюзии и магии, театр.
Второй спектакль «Пиноккио. Театр» это почти пятичасовое высказывание автора о том, что такое театр, каковы его законы, в чем истоки его магии и его жестокости, кто становится его верным адептом и его жертвой и почему, а также к чему это все нас приведет.
Душа и сердце второй части дилогии — появление на сцене масок комедии дель арте. Ушедшее искусство, которое на современной сцене встретить сейчас практически невозможно, в спектакле Юхананова стало не просто пиром для глаз и воображения зрителя, это не исторический экскурс в прошедшую театральную эпоху, это невероятно живой театр, пусть и немного не привычный. Приблизил его к современному зрителю Алессио Нардин, режиссер педагог по работе с масками комедии дель арте, ведущий специалист по этому искусству. Несколько лет он режиссировал все шоу комедии дель арте на Венецианском фестивале, а для «Электротеатра» создал удивительный красочный мир театра, где перед глазами Пиноккио проходит вереница классических историй (и классических уже театральных приемов).
Театр здесь опять же двойственен, как и многое в истории о Пиноккио. С одной стороны, мы услышим невероятную историю о том, что это субстанция, находящаяся на пересечении двух миров, и подпитываемая светом ангелов, утративших Рай, которые становятся пленниками хищных цветков Раффлезий. С другой стороны, театр тут не романтизирован, а будто вывернут наизнанку, перед нами вовсе не иллюзорный мир и не мир высокого неведомого простому смертному искусства — все здесь вполне осязаемо, очень иронично, ярко и даже стремительно. Сюжеты сменяют друг друга по мере того, как герои (Пиноккио и режиссер(ы)) перемещаются по этажам театра на воображаемом лифте. Помимо сюжетов сменяют друг друга красочные костюмы, маски, декорации — сменяют, но не разу не повторяются. На сцену вылетают квадрокоптеры, выезжает Брежнев под капельницей, гильотина натурально отрубает голову…
Джанк-паяцы, забытые всеми постаревшие актеры, не знающие иной жизни театральные наркоманы, буквально не могут выйти из опьяняющего дурмана театра и занимают в нем целый этаж, декламируя зрителю и любопытному Пиноккио отрывки из сыгранных ими когда-то ролей.
Запомнить всех героев и все сюжетные линии сразу невозможно — это не просто спектакль, это сага-мистерия, практически без начала и конца (почему родился Пиноккио и что с ним стало после изгнания из театра мы не знаем), здесь будто собрано все знание о человеке, о религии, о мифах и вере, которыми этот человек живет и движим. В финале Пиноккио, который знает, как надо, и хочет стать «ресссером» театра, терпит фиаско, отставляя нам открытый и неоднозначный финал. Миф в спектакле постоянно то умирает, то воскресает вновь, преломляясь в предлагаемых декорациях и обстоятельствах.
Каждый эпизод спектакля можно трактовать до бесконечности насколько вам это позволяет воображение и эрудиция, и это, пожалуй, самое важное в этом режиссерском высказывании — многие годы работы над масштабной постановкой и при этом полная свобода для зрительского восприятия.
NO COMMENT