Марфа Фёдорова – одна из тех артисток балета Большого театра, кого зрительский глаз всегда поймает на сцене: грациозная, изящная и техничная. Мы не смогли отказать себе в удовольствии лично встретиться с Марфой и поговорить о работе в театре, учёбе в Академии хореографии и интересных партиях.

В конце минувшего сезона у Вас была яркая премьера в партии Примы в балете «Парижское веселье» Мориса Бежара. Как проходила работа?

Я с детства очень люблю хореографию Бежара. Она меня вводит в транс. «Парижское веселье» – необычный балет со специфической хореографией. Но с каждым разом, что я его смотрю, он мне нравится всё больше и больше. Я почти случайно попала в эту партию. Но в итоге станцевала два спектакля из трёх. Ощущения невероятные. Я даже сейчас говорю об этом, а на меня нахлынуло счастье.

Сначала собирались отдельные куски, а потом выписывался первый акт на репетицию и т.д. И когда ты видишь то, что делают другие, чего ты раньше не видел, пока репетировал свой фрагмент, это очень интересно. Было много смешных моментов. Когда ребята, которые с серьёзным лицом каждое утро рядом с тобой делают класс, вдруг начинают кричать, прыгать, то это неожиданно и очень забавно. Сам репетиционный процесс для меня был не очень сложный. Моя партия скорее больше по стилю насыщенная, нежели технически.

Фото Наталья Воронова

А какая партия была самой сложной для Вас?

Четвёрка в «Бриллиантах» Баланчина (третья часть балета «Драгоценности» Джорджа Баланчина – прим. LDQ). Эта вариация с широкими движениями и одновременно на высокой скорости. Порядок я выучила давно, но была запасом. А потом вдруг – одна репетиция накануне спектакля, и я вышла на сцену. Было очень тяжело пройти от начала до конца скерцо: забегаешь за кулисы и вешаешься на софит, дышишь, дышишь, а через 20 секунд нужно снова выходить. Потом пауза, быстро надеваешь перчатки и выходишь на полонез, а в конце полонеза прыжки-прыжки-прыжки, а ноги уже ватные. Но всё равно получаешь от этого огромное удовольствие. Как всегда говорит мой педагог Светлана Дзантемировна Адырхаева: «Танец – это радость!». На классе ты этого не ощущаешь, а когда случаются подобные партии – это подарок. Сложно, но хочется ещё.

Вы недавно вернулись с гастролей в Лондоне. Как принимала английская публика? Есть разница с московский?

Публика очень тепло встречает наших артистов. В конце гастролей у меня была сольная партия – кастаньеты (испанский танец в балете «Дон Кихот» – прим. LDQ). Очень интересная партия: не пустая и с характером. И у моей героини есть поклон за занавесом. Я вышла, а меня буря оваций практически сбила с ног. Я должна была два раза поклониться, а я встала, руку подняла и забыла, что нужно делать. Один раз медленно присела и скорее ушла, а кулисами меня начало всю трясти: настолько мощная энергетика у публики. В Москве такого не было.

У нас публика требовательная и более избалованная. Московская публика как будто думает и анализирует, как отреагировать. А в Лондоне иначе: получили эмоции – сразу отклик.

Как протекала гастрольная жизнь помимо выступлений? Успели что-то посмотреть?

Старались, было много интересных мест, интересных выставок. Времени в принципе хватало, но не хватало сил. Мы первую неделю старались обойти и посмотреть как можно больше, а на третьей неделе уже мечтали пойти в номер и поспать.

Было сложнее от того, что чужая сцена?

Чуть-чуть было по-другому, но мы уже заметили, что в Большом театре всегда самый ответственный выход и колоссальная ответственность: каждый раз снова сцену смотришь. Почему-то нет ощущения, что ты уже привык.

Наверняка у Вас ещё свежи воспоминания об учёбе в Академии хореографии. Давайте немного поговорим об этом. Часто пугают ужасами о юных полуголодных танцовщицах, которые всё время на грани обморока. Так ли это на самом деле?

Мне повезло, что у меня такая конституция, что я сразу выросла. Ну, как повезло… (смеётся). Я почти нигде не танцевала всё это время.

Из-за того, что высокая?

Да. Но повезло в том смысле, что я не поправлялась. Были девочки, которые придерживались диеты. Но все эти крайности – это всё в голове у детей. Кто-то может сказать: «Я неделю буду есть только салат!». И сразу у всех начинается такая же мания, и все питаются воздухом. Но совсем страшных историй я не помню.

Педагоги следят за тем, чтобы не набирали вес?

Да, взвешивают. Все боятся перевеса. Недовеса никто не боится.

Самые большие сложности начинаются в переходном возрасте, где-то в пятом классе Академии. Чтобы нормально пройти этот период, должна быть холодная голова. Все мы обожаем балет, но не нужно убивать своё здоровье.

Сложно было учиться? С какими эмоциями вспоминаете годы учёбы?

Вспоминая школу, думаешь, что был там лепесточком, закрытым со всех сторон. Педагоги тебя холили и лелеяли. Всем, конечно, невозможно уделить равное внимание: кому-то его больше достаётся, кому-то меньше. Но мне в этом смысле повезло: меня заметили и давали возможности. Поэтому я вспоминаю и педагогов, и одноклассников с теплотой. Это был интересный период.

Главное, что не с ужасом вспоминаете

Нет, не с ужасом. Часто говорят, что у нас нет детства. Это неправда, всё равно оно есть. Мы в перерывах на обед или на переменах бегали, как сумасшедшие, по двору. Ребята играли в футбол. Всё равно было детство. Но из-за того, что дисциплина очень жёсткая, уровень подросткового сумасшествия был гораздо ниже. Это неплохо, так как держит в рамках.

Помните свои эмоции, когда Вы узнали, что будете работать в Большом театре?

Мне кажется я странный человек, потому что я как будто знала, что я сюда попаду. Я не думала ни о чём другом и не сомневалась. Даже сейчас мне самой кажется это удивительным. Но на курсе я была одной из лучших, поэтому, наверное, так и относилась к этому. Хотя в принципе из-за моего роста могли сказать: «Вы нам не подходите». К примеру, на солистку не тяну, а в кордебалет некуда поставить. Могли так сказать. Но это я только сейчас понимаю, а тогда я так не думала.

Может быть и хорошо? Меньше переживали и нервы берегли.

Да. Я совсем и не переживала. Выпускной курс такой нервный: гос экзамены, выпускной концерт. За всем сразу сложно было уследить эмоционально.

Как труппа приняла? Легко ли вообще труппа принимает новеньких?

Этот вопрос уже сильнее во мне отозвался. У меня было ощущение, как будто меня из аквариума кинули в реку: «Плыви сам!». Мне даже было немного страшно. Артисты на новеньких смотрят с настороженностью. Но мы держались вместе с одной моей одноклассницей, поэтому мне было попроще. С детства было понимание, что в Большом театре работают только талантливые люди, которые заслуженно находятся здесь, которые очень много работают, чтобы чего-то добиться. И вдруг ты пришёл и вклиниваешься в этот мир.

Фото Ксения Жиганшина

Сколько лет Вы уже работаете в театре?

Четыре года. Сейчас начался пятый сезон.

Когда новенькие приходят, я реагирую достаточно спокойно даже, если они приходят сразу на солистов. Сейчас у меня уже есть своя ниша, которую я занимаю. Если приходит человек не моей конституции, то есть мне не конкурент, то «приходите, пожалуйста!». А если я вижу, что мы одинакового телосложения, с одинаковыми возможностями, это даже интересно. Лишний повод себя подстегнуть и интенсивнее работать. Для меня это не болезненный процесс. А когда приходят мальчики – это вообще здорово. Мальчиков нужно больше!

Свой первый выход на сцену помните?

Конечно! Потому что я полгода сидела и вообще не выходила на сцену, даже чтобы «копьё подержать». Я вышла сразу в соло в партии Свечки в балете «Мойдодыр». Потом уже в «Дон Кихоте» у меня была тройка дриад, а летом я станцевала виллис в «Жизель».

И между этими выходами ничего не было?

Да, ничего не было. Вот такая у нас работа. Но это в принципе нормально. У каждого свои партии, своя ниша. И просто так никто своё не отдаст. Поэтому постепенно вливаешься в этот репертуар.

Но всё равно у нас постоянные репетиции, ведь спектакли идут каждую неделю. Иногда по два наименования в неделю. На постановочные репетиции выписываются все, чтобы учить новый текст. Это всегда напряжённо, но интересно.

Можно сказать, что балетная труппа – это одна семья?

Нет, труппа Большого театра – это не семья точно. Здесь очень много подводных течений. Самое правильное, на мой взгляд, поведение – ко всем относиться спокойно и дружелюбно, не вникать ни в чьи проблемы и работать. Большой коллектив – это сложно. У меня в театре есть друзья, подруги – люди которым я могу доверять.

Вы уже упомянули, что бывает такое, что приходят новенькие и минуя кордебалет сразу получают ведущие партии. Какое отношение в труппе к этому?

Все в любом случае профессионалы и видят уже намётанным глазом, что хорошо, а что плохо. И все понимают, когда этот результат заслуженный. Но когда мы видим, что уровень ниже, чем у опытных артистов, то сразу же мысли: «А зачем? А почему?». Конечно это всё осуждается и обсуждается.  Я стараюсь отключаться от всех этих вопросов. Моё дело – это моя работа.

Сможете представить ситуацию, что Вам сейчас предлагают перейти в другой театр и обещают, что сразу же или в ближайшие пару сезонов у Вас будут ведущие партии. Согласились бы?

Это отличный вопрос! У меня сейчас непонятный период в театре, потому что четыре года – это достаточный период, чтобы двигаться дальше, но при этом я не очень чётко вижу открытую перспективу. Но если меня приглашает другой театр с гарантией ведущих партий – это тоже вопрос для меня, который во многом зависит от самого предложения.

фото Евгения Кочкина

В другой город поехали бы?

Смотря в какой. Не хочу обижать наши провинциальные театры, но вряд ли. Есть практика, когда приглашают на фестивали в качестве приглашённой звезды. Вот это бы я с удовольствием попробовала. Это прекрасная практика. Но возможно через пару лет я пойму, что здесь развития больше не будет и с радостью приму подобное предложение.

Вы сказали, что сейчас не видите открытых перспектив. У Вас нет возможности поговорить с руководителем, чтобы понять, видит ли он перспективу?

Я говорю, но ответы туманные. Но и когда я что-то спрашиваю, я не могу в лоб спросить, поэтому и спрашиваю аккуратно. И мне также аккуратно отвечают. И мы остаёмся на том же уровне. Руководить такой махиной и учитывать интересы всех – тяжело. В этом смысле я могу понять нашего руководителя.

Есть артисты, которые очень комфортно себя чувствуют в кордебалете. У нас очень сильный кордебалет. Там есть девочки, которые в других театрах могли бы вести балеты, но их всё устраивает. В Большом театре нужно очень много сил, физических и моральных, чтобы чего-то добиться.

Сейчас есть тенденция на возвращение к истокам классики. Часто восстанавливают хореографию почти в том виде, в каком она была изначально, в том числе с большим пластом пантомимы. Интересно ли это, на Ваш взгляд, современному зрителю, или классика должна меняться в соответствии с требованиями времени и возможностями исполнителей?

Мне кажется, что можно вспомнить в рамках какого-то фестиваля. Но с другой стороны, это огромный труд и исполнять балет всего два-три раза – это неблагодарная работа. Но, как практика показала, подобные спектакли долго не держатся в репертуаре.

Фото Сергей Дьячков

А современную хореографию любите?

Мне очень нравится современная хореография. Балетные артисты всегда говорят, что это другая пластика и ты себя ломаешь. Это всё банальные слова, но это правда так. Это открытие для самого себя: ты узнаёшь, что твоё тело что-то может по-другому сделать. Пошевелил пальчиком в другую сторону: «Ух ты! Я так могу! Ничего себе!». Это впечатляет и вдохновляет.

Сложнее?

Я бы не сказала. Мне кажется, что сложнее классики нет ничего.

Очень сложен стиль Форсайта, потому что это современная хореография, но на пуантах. Это хореография на классической базе натянутых ног, а это сложно. Но опять же, не сложнее классики. Классика – это идеальность.

У меня есть друг – Саша Могилёв. Он занимается современным танцем и его развитием в России. Он устраивает фестивали современного танца «Проба №…». Он поставил для меня номер, и я тоже участвовала в этом проекте. Мне было это очень интересно. Причём это случилось в тот период, когда у меня была большая загруженность в театре. Репетировать приходилось в десять вечера. И это убийственно, конечно. Но я стараюсь не отказываться от проектов, в которых есть какая-то мысль, которые несут в себе идею.

фото Евгения Кочкина

Сейчас Вы учитесь в Академии хореографии на педагога-репетитора. Это помогает Вам как исполнителю?

Да. В Академии я хожу на урок классического танца, и там мы снова повторяем все правила. И, когда я прихожу на класс в театр, я думаю: «Вот я педагог, я буду детям или студентам объяснять, а сейчас я сама это не исполняю. Как это так?». И я сама себя начинаю заставлять: «Делай грамотно!». Тут ручку поднять, тут коленочку дотянуть. Появляется осознанность.

Планируете стать педагогом?

Это скорее платформа. Хотя педагог – это всегда неплохо. Это расширенный взгляд и другой профессиональный уровень. Но это при условии, что я смогу до конца продержаться.

фото Евгения Кочкина

Какие ожидания от следующего сезона?

Хотелось бы, чтобы было много работы. Чтобы двигаться маленькими шагами к своей цели, чтобы не стоять на месте, чтобы было развитие. Творческого человека всегда угнетает, если он от чего-то зависит и не может оттуда вырваться.

В детстве я очень любила Майю Плисецкую и Екатерину Максимову. И, каждый раз, когда был повод загадать желание, я загадывала стать известной, как Майя Плисецкая. Хочется в это верить, но пока моё главное желание – танцевать как можно больше!

Беседу вела Юлия Фокина