На малой сцене театра «Практика» с успехом идет камерный спектакль «Смерть и чипсы» режиссера Данила Чащина по прозе Леонида Андреева. Мрачную классику с налетом мистицизма, которую практически не ставят в театре, переработала в пьесу Юлия Поспелова. Тема самоубийства является ведущей в творчестве писателя, а в современных московских реалиях материал начала ХХ века смотрится органично и актуально. Спектакль разыгрывают три актера: Василий Буткевич и Мария Крылова из «Мастерской Брусникина» и артист «Гоголь-центра» Евгений Харитонов. Для Василия и Марии эта работа стала реализацией давней мечты сделать спектакль, в котором они смогут сыграть вместе тот материал, который отзывается в настоящий момент. Мы поговорили со старшими брусникинцами о выборе материала, актерском росте и трансформации и о том, что спектакль о смерти может быть светлым и добрым.

Расскажите, почему вы занялись таким материалом? У Васи это не первый спектакль в темных тонах, но как пришла идея изучить смерть? Черная полоса затянулась?

Мария: Надеюсь, что нас затянуло надолго, но эта полоса не жизненная, не беды и несчастья. Мы исследуем эту тему скорее оттого, что в жизни наоборот есть понимание счастья и радости. Поэтому мы на сцене занимаемся терапевтической работой не только для зрителей, но и для самих себя: вытаскиваем и изучаем все темное, чтобы жизнь была еще светлее.

Название «Смерть и чипсы»: про смерть понятно, давайте про чипсы. Что кроме бездны и смерти есть в этом спектакле?

М: В нем есть любовь. Пытаюсь понять, что еще есть в нашем спектакле, кроме смерти, поп-культуры, любви…

В: В нем есть жизнь!

Давайте разберемся с самого начала: почему именно Андреев? Его почти не ставят, а все его рассказы полны мистики

М: Он сам к нам пришел.

В: У нас давно были мысли о спектакле, где мы играем вдвоем.

М: Дмитрий Владимирович Брусникин предложил нам рассказ Андреева «Бездна», в нем как раз два персонажа. Мы начали разбор и подумали, что это история нам подходит. А уже потом Дмитрий Владимирович натолкнул нас на мысль о более серьезном погружении в материал. Посоветовал прочитать рассказ «Тьма» и эта тьма нас затянула.

В: Дальше Дмитрий Владимирович познакомил нас с Даней Чащиным (режиссер спектакля – прим. LDQ) и вместе с ним мы начали заниматься этим материалом более плотно. Даня очень серьезно работает со смыслами и символами и балансирует на грани формы и содержания, что нам очень нравится.

А не страшно с таким материалом работать?

В: Это непростая работа. Ведь есть категории спектаклей, где актеры демонстрируют свои актерские умения и навыки, но для меня это не самое важное и интересное, что можно сделать в искусстве – показать свои умения. Для меня интересно и важно – поднимать серьезные темы и призвать людей задуматься о том, о чем они не думают в повседневной жизни. Наш спектакль именно такой и про это.

Да, ваш спектакль навел меня на мысль, что вы вообще в нем не играете. Будто это Вася и Маша, примеряющие на себя разные образы, но остающиеся при этом всегда собой. Не чувствуется маски и отчужденности. И только Женя с его жуткими персонажами намекает зрителю на то, что он все-таки в театре

В: По моим ощущениям, театр сейчас движется в сторону того, что между артистом и публикой, артистом и персонажем остается очень тонкая пленка или ее вообще нет. О самых важных вещах не нужно кричать. Чем проблема серьезнее, тем тише и искреннее о ней нужно говорить.

Чащин давно работает вместе с Юлией Поспеловой, которая и для вашего спектакля делала текстовый материал. Как вам работалось с этими авторами и подключались ли вы к переработке текста?

М: Мы вместе собирались, обсуждали, но в итоге нам комфортно работать с тем, что сделала Юля.

В: Но, например, на этапе разбора материала Маше очень понравился рассказ «В тумане», а Юля не брала его в работу, тогда Даня почитал его и принял решение взять в спектакль.

М: Так что в какой-то степени мы приложили руку к созданию текста.

В: Я менял некоторые текстовые вещи на этапе подготовки именно с точки зрения актерского существования и удобства. Юля приходила на репетиции и мы о многом советовались, так что получилась действительно коллективная работа.

Но сейчас текст уже сложился. Есть и нужен ли в нем простор для импровизации?

В: Вообще это характерно для работы с классикой: не трогать текст.

М: Работа с Чащиным – это работа практически по системе Станиславского. Он настолько глубоко разбирает текст и все символы в нем, что больше ничего не приходится придумывать.

В: Это система Станиславского с кубом на голове и с пакетом внутри. (смеются)

М: Мы ставим себя в обстоятельства, но текст не меняем.

Про кубы на голове: как вам помогает или мешает то, что вы оказываетесь с подсвеченным кубом на голове в разных сценах спектакля?

М: По задумке режиссера, куб на голове персонажа появляется в момент его смерти: я думаю именно об этом, о смерти персонажа. О том, что мой персонаж растворяется, исчезает.

В: Данил Чащин с Дмитрием Разумовым — художником — разрабатывали форму, помня, что в малом зале все очень близко, буквально на расстоянии вытянутой руки. Многие ходы продумывались и сознательно делались очень кинематографично, внутри такого пространства очень интересно существовать. Со стороны это тоже выглядит необычно, ведь все привыкли, что в театре широкие формы и избыток театральности. В нашем спектакле химическая реакция происходит внутри нас, между актерами, и в то же время со зрителями. Всё происходит в небольшом замкнутом пространстве и важно не ошибиться в реагентах, чтобы реакция сработала правильно.

М: В таком пространстве не нужно кричать, чтобы тебя услышали и это здорово – раньше мы как актеры кричали, будто от незнания как выплеснуть внутреннюю энергию, а теперь играем будто шепотом говорим. Мы становимся серьезнее и мудрее.

В: Этот спектакль стал новым этапом в развитии нашего актерского существования на сцене.

Вы сталкивались с самоубийствами в реальной жизни и переносите ли вы личный опыт в театр?

В: Тема самоубийства как ведущая тема спектакля была разработана Даней Чащиным. Спектакль — это так или иначе высказывание режиссера. Сначала мне это было не очень понятно, а потом я стал обращать внимание на новости о самоубийствах и столкнулся с этим в реальной жизни. И для меня самым тяжелым в осмыслении смерти является не факт ухода человека, а то, как без него становится пусто. О том, как пережить эту пустоту может стать для кого-то этот спектакль.

А какой ваш идеальный зритель на этом спектакле?

В: Спектакль может посмотреть любой человек, ведь о смерти каждый из нас хоть раз задумывался, страх смерти — один из главных экзистенциальных страхов человека. Мы бы хотели, чтобы наш спектакль имел терапевтический эффект.

М: Я бы хотела, чтобы к нам приходило больше подростков и их родителей. Для которых спектакль будет поводом для откровенного разговора о жизни и смерти, добре и зле, ежедневном выборе.

Надо ли готовиться к вашему спектаклю?

В: Надо. Почитать Библию и что-то из творчества Андреева, чтобы понимать, о чем будет идти речь и быть готовым к серьезному материалу, несмотря на немного легкомысленное название.

Скажите тогда, какой момент в спектакле вы считаете самым светлым, за что зацепиться зрителю во тьме?

В: В каждом рассказе, который лежит в основе спектакля, есть момент откровения персонажа, ради которого и существует персонаж. Частичка света внутри персонажа.

М: У каждого персонажа есть шанс на спасение, но они все его упускают. Поэтому свет в этом спектакле падает в душу зрителя, который может задуматься уже о спасении и помощи себе или другим людям.

После спектакля «Смерть и чипсы» иногда бывают живые обсуждения, я была на одном из них. Считаете ли вы это полезным для вас и для зрителей?

М: Мне было очень интересно и одновременно приятно, потому что на мой взгляд получился тот отклик, который и хотелось бы получить. Зритель «загружается» темой, но выходит со светлым чувством со спектакля. Конечно не каждый зритель, но от многих я именно такую реакцию почувствовала и была очень рада.

В: У меня было ощущение, что это будто продолжение спектакля.

А какая «тьма» с вашим участием ждет нас, зрителей, дальше?

М: Новые люди, новые авторы, новые команды, поиск. Вот мы нашли Андреева, которого почти никогда не ставят.

В: Хотя сейчас мы думаем о более глубоком погружении в классику. Очень интересен Лев Толстой сейчас. Шукшин.

М: Дмитрий Владимирович всегда говорил, что на таких авторах актер воспитывается и растет. Хочется быть в этом смысле избирательным.

В: Я сейчас подумал о Шекспире, но пока непонятно как и с кем можно поработать над таким материалом.

М: «Жизнь и судьба» Гроссмана.

В: В общем, хочется взяться за что-то очень серьезное.

Фотографии Карина Чаплинская

Беседовала Карина Чаплинская