В преддверии выхода нового спектакля-концерта Петра Айду в театре «Школа драматического искусства» мы побывали на предпремьерной репетиции и поговорили с создателем «Антропоценфонии.Песни машин и механизмов»  и его командой.

Как в вашей голове рождается идея нового спектакля-концерта? 

Я в биохимии не силен (смеется)

Как конкретно этот спектакль появился, долго ли вынашивали идею или все случилось будето по щелчку ?

Это долгая история. Все началось еще во время работы над «Звуковыми ландшафтами». Возможно, вы помните, что там есть вторая часть, посвященная индустриальной теме. Работая над ней, я оказался в городе Первоуральске, городе-заводе. Там мы выпускали проект с художником Катей Бочавар в коллаборации с трубным заводом. Там я услышал, как звучат цеха. В то же время, работая над «Звуковыми ландшафтами», я понимал, что мне не хватает материала, чтобы сделать честную работу. Тогда я ориентировался на специальные инструменты, которые были сделаны для работы над кино, а этого оказалось недостаточно. Уже тогда я загорелся этой темой и долгое время искал площадку для осуществления своих замыслов. В итоге опять с Катей Бочавар в Перми мы сделали выставку на тему «музеефикации нематериальных объектов индустрии»: мы изучили звуки, запахи и свет цехов уральских заводов. Тогда мне удалось сделать аудиовыставку на грани индустриальной этнографии и саунд-арта. Мы записывали звуки на различных заводах, сделали простой аудиомонтаж практически без обработки и смонтировали звуки в произведения. Уже тогда я планировал использовать это, как эскизы для новой работы.

Уже тогда Вы знали, что будете делать проект в ШДИ?

Да, это было запланировано. Мне нужно было получить полевой материал и в тот момент было возможно получить доступ в заводы для записи. Тогда у нас получилось около 300 фрагментов на 2-3 минуты из которых в итоге вышло 12 частей для нового произведения. На основе того, что мы услышали там, сделали инструментовку. Это коллективная работа, хоть я во многом и настаивал на своем. Но мои коллеги не только участвуют в воспроизведении звуков, но и в создании партитуры, над которой мы до сих пор спорим. В нашей команде очень разные люди: есть перкуссионисты, звукорежиссёры, саунд-артисты, музыканты с классическим образованием, как я сам.

Петр, когда Вы ездили по заводам и записывали звуки работающих цехов, не снимали ли Вы их на видео, чтобы понимать, что именно издает тот или иной звук?

Нет, и пожалел об этом спустя время. Но в тот момент я был сфокусирован на звуках. Эта работа может показаться простой, но она сродни выезду на пленэр для художников XIX века. Я был очень глубоко сосредоточен на звуке и необходимости уловить интересный ракурс.

У вас получилось 12 частей. Когда формировали их из материала, Вы понимали, что хотите услышать или они родились по факту из сотен эскизов?

С одной стороны я действовал анархически. С другой же — реализовал метод отсева ненужного. Когда у меня осталось около 30 эскизов, я показал их своим соавторам и мы вместе работали над дальнейшим отсевом. Ведь это не классическое произведение, в котором можно разложить музыку на партии струнных, духовых и так далее. Для нашей работы мы придумываем – как и при помощи чего извлечь тот или иной звук. И если нет технологии или идеи как извлечь необходимый звук, работа может застопориться. То, что частей 12 — совпадение, не имеющее отношения к христианству, это произошло само собой. А порядок выстроили коллективно, причем без каких-либо противоречий, будто эти части сами сложились в единое целое, как пазл.

В этом произведении используются самые различные немузыкальные бытовые предметы. Расскажите, Вы фиксируете в жизни разные звуки или придумываете их по необходимости?

ЕВГЕНИЙ БАРХАТОВ: Петя очень давно занимается «культурой шума», много делал проектов про это. Еще более 10 лет назад он создавал шумовые оркестры. Его опыт – основополагающий в этой работе, а также мы отслушивали материал все вместе и делились мыслями по поводу того, что за тембр и звук мы слышим.

П.А.: Ни один человек не может сказать, что знает о звуке всё. А значит, такую работу невозможно сделать в одиночку — необходимо сочетание опытов друг друга. У меня есть опыт кустарного, старинного звукоизвлечения, освоении технологий ранних экспериментов со звуком, характерных для начала XX века, которые мы проводили в лаборатории ШДИ. А Олег Макаров и Костя Позненков гораздо ближе к электронному звуку. У перкуссионистов есть опыт, который невозможно получить, не будучи перкуссионистом. Должен признаться, что тут я впервые использую электронику в своей работе, и это главное отличие от «Звуковых ландшафтов». Но вместе с тем, есть и ограничения — мы используем самые простые, базовые методы извлечения звука. Можно долго рассказывать о том, почему именно так выглядят и используются инструменты.

Трудно было переезжать из репетиционного зала на большую сцену?

Мы используем сделанные источники звука, которые трудно назвать колонками и не используем звук театра вовсе. Это независимая система. Поэтому даже электронные приборы используются как музыкальные инструменты. Но несмотря на то, что многие из нас хорошо знакомы с залом — сюрпризы происходят, и мы меняем что-то по ходу подготовки к премьере.

Возможны ли гастроли такой масштабной постановки-концерта?

Не то слово! Хоть на корпоративах играть! (смеется)

А сколько человек участвует в постановке?

Это произведение для ударных, электроники и хора. Поэтому на сцене будет 8 музыкантов и полноценный хор ШДИ в полном составе. По сути дела это кантата.

А есть ли сформированная партитура у вашего произведения?

Есть! (достает ворох бумаг) Вот тут фотография ручек на пульте, вот тут синусоида волны. Вот тут временная сетка-график, в которую вписано событие. Это гибридная смесь академической работы и того, как работает рок-группа.

А если кто-то захочет по партитуре сделать выступление в другом городе?

Если лет через 100 кто-то сделает все инструменты и повторит, то это будет круто! Есть вещи актуальные и через какое-то время они вновь оживают, поэтому думаю, что интерес к «шуму» вернется.

А кто ваш слушатель и нужна ли подготовка к прослушиванию?

Наш зритель — это абсолютно любой человек. С одной стороны, я музыкант с академической подготовкой, консерваторский продукт, но, с другой стороны, мне всегда было интересно искать какие-то выразительные средства, которые доступны человеку без подготовки. Вот такая «Антропоценфония» — в нее можно погрузиться как с подготовкой, так и абсолютно без. Это тонкий момент: с одной стороны, мы «играем» реальность, а с другой – все, происходящее на сцене, превращается в абстракцию в каком-то смысле.

Присутствует ли элемент драматургии в «Антропоценфонии», есть ли сквозная история?

Истории нет и не может быть, на самом деле. Музыка — вещь абстрактная. Если проводить аналогию со «Звуковыми ландшафтами», то после премьеры выяснилось, что зрители нашли точки, за которые зацепиться и сами придумали сюжет. А в новой работе скорее есть динамические и медитативные части, которые держат зрителя в напряжении. Возможно, что зрители расскажут о сюжете и образе больше. Мы видим чисто музыкальную драматургию.

То есть это больше концерт, а не спектакль?

Это уже решит зритель. Да, для кого-то это театр, для кого-то музыка, для кого-то саунд-арт. Я сам определяю это как музыкальное произведение крупной формы. А все передвижения действующих лиц по сцене происходят по музыкальной, акустической логике.

А Вы никогда не думали о добавлении элемента иммерсивности в свои произведения?

Смысл нашей работы в том, что музыка остается чистым искусством. Для ее понимания не нужно больше, чем сама музыка и слушатель. Я исхожу из материала. Можно было бы рассмотреть вариант, в котором зрители передвигались по пространству, но в данной работе такой задачи не было. Это произведение играется как концерт и вызывает аллюзии с традиционным театром: мы используем сцену как коробку, отделенную от зрителя. Итог — это тот звук, который приходит в зал.

И в конце не могу не задать традиционный вопрос: какие у Вас планы?

Ну, наверное, в чебуречную пойдем…

Следующий спектакль будет «Звуки чебуречной»?

Это самая иммерсивная история получится! (смеется)

Беседу вела Карина Чаплинская

фотографии: Катя Каплева