Музыкальный театр им. К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко представил зрителю последнюю танцевальную премьеру этого сезона. По уже сложившейся традиции в рамках одного вечера на сцене оказались три постановки, три хореографа и три ярких примера современной хореографии: Йохан Ингер и «Прогулка сумасшедшего», Триша Браун и «О сложная», Анжелен Прельжокаж и «Свадебка».

Для своей «Прогулки сумасшедшего» Йохан Ингер выбрал опасную музыку – «Болеро» Мориса Равеля. И опасна она в первую очередь тем, что существующие у многих нити и ассоциации могли бы затмить собой рождённую хореографом танцевальную основу. Но «Болеро» Нижинской, Фокина, Бежара остались за стенами театра, а на сцене оказалось исключительно «Болеро» Ингера.

Действие начинается с чёрного занавеса и главного героя (Иван Михалёв) в сером плаще, медленно выбирающегося из оркестровой ямы на сцену. Он поднимет занавес, и зритель увидит девушку (Оксана Кардаш), собирающую раскиданную по полу одежду на фоне деревянной стены. И только героиня уйдёт со сцены, стена перестанет быть статичным фоном и начнёт медленно двигаться на героя.

По замыслу хореографа стена – ещё один участник постановки. Она то разделяет, то отгораживает, то открывает двери, то загоняет в угол. Танцовщиков – девять. Но в действительности шестеро мужчин являют совокупный образ одного героя, который строит свои взаимоотношения с тремя разными женщинами.

фото К. Житкова

Один из самых эмоциональных моментов – это «сцена в углу». Стена, сложившись на две части под прямым углом, загоняет героиню Елены Соломянко в угол. И в этом эпицентре негативной энергии происходит всплеск грубости на грани насилия. Героиня то стоит, прижавшись к стене и сжавшись внутренне в гнетущем ожидании, то яростно колотит по ней кулаками под еле слышно звучащую вдали музыку. Три танцовщика поочерёдно, как три ипостаси одного героя, выходят на сцену. Они то кидают героиню на стену, то ищут её сочувствия и находят его.

В «Прогулке сумасшедшего» много совместного танца всех героев. Все в серых плащах, как несуществующие тени или фантомы, пришедшие из другого мира/из-за стены. Лишь главный герой выделяется на их фоне: он не только без этого серого отличительного знака ирреальности, но и в танце иной. Он то двигается в одном ритме со всеми, то мечется в растерянности. В порой гротескной хореографии почти отсутствуют прямые ноги, и танец живёт на полусогнутых ногах.

Знаковое и ритмичное «Болеро» Равеля – не единственный музыкальный компонент в «Прогулке сумасшедшего». Для финала постановки Ингер использовал «Для Алины» Арво Пярт. Иван Михалёв и Оксана Кардаш под эту диаметрально иную музыку поставили красивую запятую в истории, в которой точки нет.

Триша Браун – адепт танца постмодерн – поставила «О сложная» для труппы Парижской оперы, т.е. хореограф, ратующий за свободу танца от рамок, сцен и аплодисментов пришла в храм классического балета. В постановке, навеянной стихотворением Чеслава Милоша «Ода птице», три танцовщика – двое мужчин и девушка. На премьере в МАМТ выбор мужских партий пал на диаметрально разных как по типажу, так и манере исполнения танцовщиков – классического Георги Смилевски и ультрасовременного Евгения Поклитаря. Кажется, что Терпсихора, наделяя их телами, изначально дала им разное предназначение. Как бы ни удавалась каждому их них разная по оттенкам хореография, идеален каждый в своём. Именно поэтому выбор танцовщиков предопределил восприятие. Весь танец получился игрой на контрастах. Не только белая одежда выделялась на проваливающимся в глубину черном фоне сцены, но и двое мужчин ярче играли на фоне друг друга, подчёркивая сильные стороны каждой из противоположностей.

Любой спектакль – будь то балетный, танцевальный, оперный или драматический – делают конкретные артисты, рассказывая свою историю. Эти артисты рассказали о своего рода встрече двух стилей танца, которые кажется и не могут встретиться в одном пространстве в один и тот же момент времени. Периодический выход танцовщицы, то на пуантах, то без, лишь подчёркивал это противостояние. И неважно, было ли такое же прочтение при первоначальной постановке. Перенос действия на другую сцену и в другую труппу неизбежно несёт за собой изменение порой не только языка танца, но и вкладываемой в него сути. Силой нюансов мужской части исполнителей вся постановка стала мужской. А женская партия удачно склеила мужские: в танце, в поддержках, плавно перетекая из одной пары рук в другую.

Однако неправильно было бы сказать, что женский образ здесь один. Их два – танцовщица и голос, даже не читающий, а надиктовывающий на чешском языке стихотворение «Ода птице» сознанию зрителя. Ведь именно голос придаётся всему танцу медитативность. А вслед за голосом и движениями овладевают гипнотические силы. Голос то смолкает, уступая место тишине, то звучит одновременно с музыкой Лори Андерсон, то пропускает её вперёд. При этом ритм постановки не меняется и продолжается раскачиваться маятником. И, как маятник не даёт оторвать от себя взгляд, так и тела танцовщиков не отпускают. Это танец во имя танца. Красивый танец во имя танца, который хочется смотреть и пересматривать.

фото К. Житкова

Анжелен Прельжокаж поставил не новую версию «Свадебки» на музыку Игоря Стравинского (первая – «Свадебка» Брониславы Нижинской для «Русских сезонов» Дягилева, 1923 год), а свою версию. Француз албанского происхождения представляет не радостную свадебную церемонию, а трагичный ритуал, во время которого девушка принудительно вырывается из привычной среды, из защитной родительской оболочки и попадает в иной мир, который ей неизвестен и не сулит ничего, кроме тягот и насилия.

Оркестр и хор – не менее важный участник постановки – из оркестровой ямы переместились на сцену. Именно ни их фоне в лёгкой дымке затемнения и происходит всё действие. На сцене пять пар, меняющих партнёров, ведь история про всех, пять скамеек и пять тряпичных кукол в свадебных платьях.

Методичный женский танец перемешивается с мужским, постепенно прибавляя в темпе, ритме и агрессии. В хореографии «Свадебки» множество символов, которые легко читаются в общей концепции постановки. Вот падения девушек на сцену: после первого подняться им помогают подруги, после второго – помощь уже не нужна. Вот молодые люди на миг оказываются на руках девушек, ведь им нести эту ношу. Женские тела в какой-то момент не отличить от тряпичных кукол в мужских руках: такие же бестелесные, безвольные и обречённые. И на скамейках сначала без движения лежат невесты игрушечные, потом – невесты живые. Но живы ли они? Или они оставили свою жизнь в тот момент, когда рассматривали тряпичных кукол, как будто вспоминали свои детские игры, а новую жизнь пока не обрели? Но в постановке есть момент, когда новая жизнь появляется. Это мощный прыжок с разбега на скамейку и вниз в руки вставшего в последний момент суженого. Прыжок этот заканчивается падением и распластанными телами. Они встанут, отряхнутся и сделают это ещё раз. И ещё. Резко и оглушающе. Как половой акт, меняющий их жизнь на до и после. Молодые люди поднимутся, поставят скамейки перпендикулярно сцене и повесят (или распнут) на них тряпичных невест, вздёрнут с пола девушек и медленно уведут в темноту новой неведомой жизни. Хореография «Свадебки» настолько насыщенная, сложная, темпераментная, что не без патриотичной гордости можно заключить: труппа с ней успешно справилась.

фото К. Житкова

Если попытаться разобраться в том, что связало эти три постановки в рамках одного вечера, то в первую очередь бросается в глаза их меньшая временная оторванность друг от друга по сравнению с предыдущими сборными вечерами. Самая ранняя – «Свадебка» (1989 год), затем «Прогулка сумасшедшего» (2001 год) и «О сложная» (2004 год). Но всё-таки это не главное. Постановки близки друг другу по духу. У каждой из них есть некая обречённость. В «Прогулках сумасшедшего» – это метания человеческой души, которые всё равно приходят к тому же, с чего они начались. «О сложная» своей цикличностью происходящего на сцене навевает ощущение всё той же обреченности и повторяемости. «Свадебка» не просто прямо говорит, но и кричит о человеческой обречённости в силу предопределённости событий, решаемости их за нас Богом ли, родителями или правилами социума.

Все эти выводы можно сделать, если окунуться в психологическую составляющую, которая всё же имеет оттенок субъективности. Но даже если перейти к большей объективности и присмотреться к решениям хореографов, то и они говорят об этой же обреченности, ведь каждая из постановок заканчивается также, как и начиналась, закольцовываясь на себя.

В «Прогулке сумасшедшего» герой в самом начале в одиночестве перелезает через стену оркестровой ямы, а в конце – через стену на сцене; как в начале, так и в конце – пустота и разбросанная одежда. «О сложная» начинается методичным прокручиванием танцовщиками героини, лежащей на их руках. И этим же заканчивается. Сначала они идут к зрителю, потом – от него. А в «Свадебке», как девушка в начале постановки заходит в неизвестность с прикрытыми ладонью глазами, так и уходит в тёмный финал всё с теми же прикрытыми глазами. Ведь всё циклично. И следующий цикл в июне на этой же сцене.

Текст Юлия Фокина