Мастерская Виктора Рыжакова — студенты третьего курса актерского факультета Школы-студии МХАТ. Предшественники ребят — старшие «рыжаковцы» — теперь театральная компания «Июльансамбль».

Что мы знаем об этом курсе? 

За два года обучения ребята съездили в две экспедиции. Первая проходила на родине Астафьева в Красноярске. Две недели ребята исследовали места жизни и творчества Астафьева, общались с местными жителями и давали концерты в местных ДК и театрах. Эта экспедиция стала неотъемлемой частью подготовки первого спектакля Мастерской по рассказам Астафьева. Премьера состоится 7 октября 2018 года на Учебной сцене Школы-студии МХАТ.

Нам удалось выкрасть на время четырех актеров мастерской (Анатолия Кормановского, Ксению Чигину, Владиславу Аникиевич и Михаила Шамкова), чтобы поговорить об их творческом пути накануне премьеры спектакля.

За 2 года вы прошли очень насыщенный путь, расскажите о самых ярких моментах для каждого из вас

Миша:

Самый яракий момент – это поступление в Школу-студию, когда зачитывают списки и ты слышишь себя среди этих фамилий, которые утверждены мастером на курс. И ты понимаешь, что все, теперь ты студиец!

Толя:

Мне совершенно не верится, что прошло уже два года, но наверно, самым ярким событием в моей жизни стало именно само поступление в Школу-студию МХАТ, потому что это была моя третья попытка, и я не возлагал на нее каких-то особо грандиозных надежд и готовился уже поступать на операторский. Я помню, как на Новый год загадывал желание, чтобы поступить именно в мастерскую Виктора Анатольевича. И волей Бога, может быть, это свершилось!

Но наверно, за всю историю двух лет, которые я провел уже будучи студентом, одним из так же ярких событий была поездка в Венгрию, потому что там, наверное, мы стали сплоченным курсом, чего мы пытались добиться в течение года, но именно там в совершенно новой среде мы стали чем-то цельным.

Влада:

Самым ярким был момент, когда мы поступили, а потом был перерыв. Когда мы заново собрались с ребятами все было таким  праздничным, особенным, насыщенным. Мне кажется, мы удивлялись всему, что тогда с нами происходило, вплоть до того, кто к нам приходил из педагогов. Будь то Марина Евгеньевна (Дровосекова), которая теперь с нами каждый день, или Виктор Анатольевич. Когда он приходил, все дрожали, боялись показывать этюды. Я вот как сейчас помню наш первый показ у Виктора Анатольевича: мы показывали предметы, и я показывала диско-шар. В.А. очень лояльно похвалил всех, но я поняла, что это был кошмар.

Удивляло, что мы по воскресеньям смотрели всегда кино, собирались вместе, ложились на пуфики. Первый фильм, который мы посмотрели был «Красота по-американски» и это было такое событие. Потом музыкальной части нашего курса раздали инструменты, которые почти все купил Виктор Анатольевич, и каждому предложили по педагогу. И этому я восхищаюсь. Я уверена, что ни в одной мастерской нет такой подготовки и вообще такого отношения к студентам.

Ксюша:

Первый яркий момент был тогда, когда меня вообще в школу взяли. МХАТ был каким-то недосягаемым местом, даже энергетически недосягаемым. В то же время помню, шла по лестнице наверх и смотрела на все эти маленькие коридоры, на низкие потолки и думала,как же я буду здесь учиться, здесь же дышать нечем! Это же какой-то бункер. И самый яркий момент в поступлении — это моя ветрянка и очень высокая температура. Когда я сказала Марине Евгеньевне Дровосековой, почему я не могу переодеться в другое платье, она отреагировала сразу. Начала судорожно звонить Виктору Анатольевичу, разузнавать: “Виктор Анатольевич, у вас была ветрянка?” Он: “Да, была. Все, спокойно”.

Почувствовали ли вы перелом в учебе? Что для вас было самым сложным этапом?

Толя:

Это было 1 сентября на 1 курсе, когда мы получили свои первые задания и должны были что-то с этим сделать. Вот тогда я понял, что мои представления о театре не совсем сходятся с представлениями мастера. И вот момент доверия был, наверно, самым непростым, потому что тебе-то кажется «вот да я тоже все знаю, все понимаю, и я столько ходил в театры, столько всего видел, как так, почему…» и тогда, наверно, был самый сложный период для меня, но я понимал: я пришел учиться.

На первом курсе нам сказали, что «мы не хотим делать из вас артистов, а хотим сделать и вас в первую очередь хороших людей» и тогда нам показалось это странным. Как так, ведь мы поступили на актерский факультет в Школу-студию МХАТ, а нам говорят, что «мы не хотим делать из вас артистов», но в процессе обучения приходит осознание, что хороший артист в первую очередь должен быть хорошим человеком, а это не так просто!

Самым сложным периодом, наверно, в моей жизни был 2 семестр 1 курса. Это был очень неприятный период… мне казалось, что я один и что я вообще не имею никакого таланта. У меня ничего не получалось и дошло до того, что я вообще боялся выйти на площадку что-то показывать. Вот эта борьба с самим собой была самой сложной, мне кажется, я вообще был в шаге от того, чтобы меня отчислили. Приходилось находить какие-то внутренние силы, чтобы с этим бороться, потому что это все в голове, это никак не связано с твоими навыками. У тебя в голове заседает эта мысль и с ней нужно как-то бороться. Наверное, самое главное, чему нужно научиться – это верить в себя.

Ксюша:

Для меня этот этап был этой зимой. Весь первый семестр второго курса для меня был ужасным переломом. Меня так штырило, так ломало. У нас был Стейнбек, результат работы над которым мы считаем общегрупповым провалом. Ну, в принципе, это не совсем так. В этом был какой-то смысл и какая-то польза тоже. Это был мой личный полный провал. Я понимала, что я делаю, делаю, делаю, работаю, работаю, работаю, работаю и ничего. Ничего. Никакого ответа, никакого продвижения, ничего, это просто был ужас какой-то.

Влада:

Я думала над этим вопросом очень долго, и мне кажется, что у меня не было как такового перелома, потому что я когда пришла учиться, я сразу понимала, что нужно работать и пахать. Я была очень подготовлена к тому, что мы будем в режиме нон-стоп работать 24/7. Единственное, что, конечно, сложно было выдержать – это 1 курс, потому что второй был не значительно легче, но ты всё равно уже знаком с педагогами, знаешь, как кому правильно улыбнуться, что кому сказать, что для кого сделать, какой этюд кому принести. На первом курсе – школа выживания, конечно.  Мне кажется, что 3-ий курс будет еще сложнее 1-ого. Нам обещают много режиссёров, с которыми мы ещё никогда не работали. Всё собираются к нам Глушков Олег и Алла Сигалова. Мы все ждём, когда они придут, чтобы поработать с нами.

Миша:

Самый сложный этап — это, наверное, первые два курса, особенно 1 курс, 1 семестр.Потому что нас бросили просто в какую-то пучину разных событий, которые каждый день менялись, каждый день ты узнаешь что-то новое. До сих пор я каждый день узнаю что-то новое в школе-студии и это касается не только процесса обучения. Это постоянно новые знакомства, постоянный поиск себя, ты начинаешь по-другому смотреть на мир. Ну вот 1 семестр 1 курса — это самый сложный этап, потому что у тебя….ломается мир вокруг тебя полностью. Ты как будто попадаешь на какой-то необитаемый остров, и вся связь с внешним миром начинает рушиться. Здесь же учеба с 9 утра до 11, до 12, до часу ночи и каждый день, и в воскресенье в том числе, и по началу это очень тяжело давалось, но ты к этому очень быстро привыкаешь. Тебя заряжают другие люди, точно так же как заряжаешь ты их, в какой-то другой день, когда кому-то тяжело. Этот обмен энергиями очень сильно способствует твоему продвижению, скажем так.

Про перелом в учебе… наверно, переломом в учебе стал 2 семестр 2 курса, начинает пропадать школьное убеждение, что вот есть учитель, а есть ученик. Виктор Анатольевич нас всегда учил, учит и продолжает учить, что мы в первую очередь коллеги. Просто наши педагоги по всем дисциплинам, по актерскому мастерству, по сцендвижению, по речи, — такие же люди, которые ищут себя, ищут ответы на различные вопросы. Просто у них больше опыта, они больше нас знают.

Над каким материалом удалось поработать за 2 года учебы?

Миша:

Первый курс мы начали с «Котлована» Андрея Платонова. И до сих пор работаем на третьем курсе. У нас скоро будет показ. Произведение для меня очень тяжелое, но от этого оно более интересное. Мы уже третий год над ним работаем. Дай Бог, что у нас получится сделать хорошую работу, которая будет интересна многим людям, потому что в этом произведении скрыто очень много смыслов самых разных. Вообще я вижу это произведение как некий шифр, который Платонов оставил нам, потомкам, и было бы очень круто его расшифровать.

Во втором семестре 2 курса мы зимой уехали в экспедицию на родину Астафьева в Красноярск, и весь второй семестр мы работали над его произведениями: над записями, над рассказами, над повестями. А сейчас третий курс, ну вернее конец второго курса, мы взяли пьесы Мольера, сделали показ, экзамен, и сейчас мы работаем над двумя произведениями Мольера — это «Мнимый больной» и «Плутни Скапена», и работаем над Шекспиром «Король Лир», и параллельно продолжаем работу над «Котлованом». Вообще принцип нашей мастерской заключается в том, что Виктор Анатольевич считает, что актер — это не безголовое существо, которому нужно говорить «стань сюда», «скажи реплику», «выйди и зайди, возьми стакан, выпей чай» и так далее. Актер, в первую очередь, — режиссер своей роли. И конечно, работа над любым материалом начинается с того, что мы приносим самостоятельные зарисовки, идеи. Самостоятельной работы у нас очень много, и это очень круто и очень интересно.

Ксюша:

Платонов сейчас стоит на паузе, непонятно для нас всех, почему. Но он все еще в нас живет. Виктор Анатольевич говорил, что «Котлован» тоже вместе с ним всю жизнь живет, что у него есть сценарий, но просто должно пройти какое-то время. Мастер на первом курсе нам его дал и сказал, что это материал на вырост. Ждет, когда мы уже все-таки вырастем, когда перестанем быть маленькими. (смеется).

Влада:

Еще мы успели поработать над Чеховским «Вишневым садом». Над ним абсолютно забросили работу. Мне было очень грустно понимать, что мы не будем продолжать, хотя я знаю, что многие из наших ребят очень бы этого хотели. У нас такая же ситуация произошла собственно со Стейнбеком. Но это моя самая больная тема, потому что мне жутко нравилось работать над этим произведением («К Востоку от Эдема»), невероятно нравилось! Виктор Анатольевич говорит, когда-нибудь мы вернемся к нему, и я бы очень этого хотела, я очень скучаю по Стейнбеку.

Толя:

Как-раз таки после этого опыта со Стейнбеком, Виктор Анатольевич задумал поездку в Красноярск и сказал, что мы будем изучать Астафьева. И здесь, конечно, я был очень счастлив, потому что с этим писателем я сталкивался, я его читал, и когда я ехал в Красноярск уже понимал над каким произведением я буду работать. Это, к счастью, дало плодотворный результат, когда мы приехали — сразу же начали устраивать показы, и все педагоги были довольны, да и мы очень радостны, ведь Астафьев — это русская душа, которая нам близка, и поэтому было легче, нежели со Стейнбеком. После Астафьева, когда мы уже пришли к такому этапу практически готового спектакля, Виктор Анатольевич задумал еще одного автора. Это был Мольер. Мольер даже сейчас, на мой взгляд, очень актуален, потому что все проблемы, которые он ставил для своих современников, для того общества, — все они актуальны и в наше время.

Когда вы работаете с материалами, у вас больше самостоятельной работы или В. А. Рыжаков вместе с вами сидит и разбирает каждую страничку?

Влада:

Над каждым произведением мы работаем абсолютно по-разному. Например, над Платоновым мы работали самостоятельно. Естественно нам организовали встречу с педагогами по русской литературе, с педагогом по русской истории, и мы говорили о Платонове, его творчестве, «Котловане». Но работа над отрывками шла исключительно самостоятельная.

Над Стейнбеком мы работали по-другому уже. Первый месяц — полтора мы только сидели и, грубо говоря, разговаривали, мы обсуждали каждого персонажа, обсуждали местность, историю, костюмы, разбирались в психологии этих людей, смотрели миллиард и один фильм, а потом только начали приносить этюды.

Над Мольером мы работали уже непосредственно с режиссерами. Естественно, у каждого режиссера свой подход. У меня была Светлана Сергеевна Иванова-Сергеева. Она потратила на нас огромное количество своего времени, мы уже работали досконально над каждой фразой, над каждым кусочком, над каждой сценой. Мы работали вместе, так и добились результата.

Ксюша:

Нам всем казалось, что мы делаем все только самостоятельно, что нам никто не помогает. Но я поняла такую вещь — Рыжаков создает такую атмосферу, чтобы тебе казалось, что ты делаешь это сам. Но он дает тебе вектор, дает направление, дает место, откуда ты можешь взять информацию, но только ту, которую бы он хотел, чтобы ты взял. Мне кажется, это такая хитрая система и абсолютная иллюзия, что ты делаешь все самостоятельно. Но «Котлован», конечно, был у нас полностью самостоятельным. Это был такой вброс. Нас кинули на эту платформу и мы там плавали.

Расскажите про вашу первую театральную экспедицию на родину Астафьева. Что запомнилось больше всего? 

Миша:

Начнем с того, что мы после первого курса летом тоже ездили в экспедицию. В Подмосковье, в деревню. Работали на ферме в течение 10 дней, приобщались так сказать к земле. А про экспедицию в Красноярск, мне запомнилась, конечно, температура! Потому что мы прилетели и было -46!! Даже после родного Барнаула мне было холодно. И ты выходишь из самолета и чувствуешь этот ни с чем не сравнимый запах сибирской зимы. Больше запомнились люди. Совсем другие, чем в Москве, даже чем в Барнауле, на Алтае. Мы очень много общались с местными жителями, один раз мы уезжали в очень отдаленную деревню, где живет человек сто примерно. Общаясь с ними, ты понимаешь, что такое русская душа.

Влада:

Да, больше всего мне запомнился мороз в -46 градусов. Всё казалось настолько странным, потому что на каждом из нас было по четыре пары носков, по пять пар колготок, по три куртки и, конечно, нам было всё в диковинку.

Вот я помню мы гуляли с девочками, просто постучались в один дом, а там, оказалось, живёт старенькая бабушка. Она спросила, кто мы. Мы сказали, что вот мы студентки студии МХАТ приехали к вам на экспедицию. Она нас не только в дом пустила, не только накормила и чаем напоила, но и рассказала свою историю жизни. Оказалось, что эта женщина в 18 лет похоронила свою первую и единственную любовь, и ей уже около 90 лет, а он всё вспоминает его, говорит, как она его любит, как будто бы это было вчера. И она так сожалеет, ибо он умер нелепой смертью: у него заболел зуб и не смогли вылечить. А сидела бабушка и плакала. Вот было это 70 лет назад, если не больше. И таких случаев, на которые мы наткнулись, вагон и маленькая тележка.

Ксюша:

Сибирь дала нам хороший пендель. И мы все после Стейнбека чувствовали, что нам нужен прорыв. Поэтому мы все быстренько открыли свои чакры. И люди там были нам очень открыты. Но это опять же Рыжаковская магия. Нам там проводили всякие экскурсии по местам, где жил Астафьев, мы смотрели много фильмов и все это мы набирали, набирали, набирали и так как-то под завязку мы это набрали, что потом как фейерверком все вышло в нашего Астафьева.

У нас была повариха, тетя Лена. В первый день, когда мы приехали в дом, она стоит на улице в халате с коротким рукавом и курит. Я говорю: “Да вы что, вы же замерзнете”. “Я в Сибири на таком снегу родилась.” И все, на чем люди там  живут, — это какой-то смех, потому что в -50 зимой ты просто так не проживешь. Что есть? Алкоголь. Юмор. Любовь. Три составляющих, которые помогают им там прожить.

Толя:

Когда только задумывалась эта поездка, и нам о ней сказали, многие ребята были в шоке: как так, ведь это зимние каникулы, а мы поедем в сорокоградусный мороз. Но я был доволен, потому что буквально в 12 часах езды от Красноярска находится мой дом, где я вырос.

Мы ездили по многим музеям, мы общались с родственниками самого Виктора Петровича и ездили вообще в глухую деревню Выезжий Лог для того, чтобы пообщаться с местными. Мне довелось пообщаться с охотником, который рассказывал про убийство медведя, про то, как он в него выстрелил, как он увидел на глазах медведя слезы. У меня до сих пор эта картина в голове. Я думаю мы тоже запомним их надолго. И само выступление в Дивногорске, когда собрался впервые для нас зал на 800 человек. Это было полнейшим шоком, ведь тебе нужно выходить, а там 800 человек, которые пришли на тебя смотреть. Это буквально было первое для нас всех грандиозное выступление, и к счастью, оно прошло удачно. В финале зал встал, это было непередаваемое ощущение.

После экспедиции у вас как-то поменялся взгляд на тексты Астафьева?

Влада:

Очень сильно. Причём я заметила эту эволюцию изменения моего сознания и осознания Астафьева за неделю нашего пребывания там, потому что, когда мы только приехали, я открыла книгу «Царь-рыба» и помню, что мне тогда ничего не понравилось. Я подумала, боже, какого мы автора выбрали! И вот по мере нашего пребывания там я всё больше и больше влюблялась в Астафьева. В последний день, когда Виктор Анатольевич уже уехал, Светлана Сергеевна предложила нам сделать показ. И мы все были рады этому предложению, что сразу начали репетировать, собираться в кучки. Всё равно было уже понятно, кто что пойдёт делать, и мы устроили показ, и он получился как квест. Мы ходили по всей территории нашего пансионата, гуляли и у нас было, 8 показов, которые мы успели слепить за два часа. И потом, когда приехали в Москву, мы решили попробовать перенести все отрывки в аудиторию, и это получилось.

Я понимаю, что я влюбилась в Астафьева. Он пишет про любовь. Теперь мы постоянно цитируем его фразы, они уже вошли в наш жизненный контекст пребывания на земле. Я даже когда гуляю с друзьями что-нибудь скажу из Астафьева.

Экспедиция во Францию – помимо того, что это совсем другая страна – чем еще принципиально отличилась от первой экспедиции?

Влада:

У меня не было ощущения, что мы в принципе во Франции работали. Это была сказка! Мы никогда не видели подобной природы, никто из нас не встречался с такими людьми. В городе, где мы жили, живут одни художники, кто-то артист, кто-то сценарист, кто-то оператор, кто-то искусный кулинар, кто-то поэт.

Толя:

Поездка во Францию, конечно же, отличалась всем. Если мы ездили в Красноярск в мороз, то здесь мы попали в сорока пяти градусную жару. Такой был яркий контраст! Но люди, как ни странно, наверно, были даже теплее, нежели в Красноярске. Мы жили в разных семьях, разбитые по группам. И мне с ребятами колоссально повезло, потому что у нас была одна из самых прекрасных жительниц этой деревни, ее зовут Женевьев. И она просто буквально за эти две недели стала нам второй мамой. Если в Красноярске мы ездили очень много по разным местам Астафьева, по разным экскурсиям, то здесь у нас была одна конкретная цель, нам нужно было вместе с местным жителем Филиппом достроить его театр под открытом небом! Мы вставали в 8:30 утра и приезжали на место, где был театр и копали, делали ступеньки, так как основную работу он уже сделал сам. Мы были шокированы, как один человек может сделать такое!?

Самым тяжелым оказалось прощание, потому что мы давали свой финальный концерт, класс-концерт, который мы собрали из этюдов и того, что мы делали в течение этих двух лет. Было очень тяжело оттуда уезжать. Мы услышали много важных и нужных нам слов от этих людей, а особенно от Филиппа, который был главным связующим звеном в поездке.

Миша:

Во Франции этим летом произошел окончательный слом устоявшихся школьных традиций «учитель-ученик». Мы ехали как коллеги, как маленький театр, мы ехали туда семьей, с нашими мастерами, можно сказать, вторыми родителями, с братьями сестрами, впитывать французский колорит. Мы жили на юге Франции в горах, в маленькой деревушке и общались с местными жителями, которые там живут с самого рождения. По сути, это та же наша зимняя экспедиция, только в другую страну и с другим климатом. Местные жители там отличаются, конечно, от Красноярских. Там другой темпо-ритм, другие какие-то мечты… Но объединяют как раз и тех и других, умение мечтать, умение верить во что-то светлое, в то, что жизнь все-таки прекрасна.

Ксюша:

Принципиально другой экспедиция была в том, что мы немного выросли и отношения с мастерами тоже изменились. Ощущение было более свободное… Филиппу, к которому мы ехали строить античный театр, где-то под 80, и он прекрасно понимает, что рано или поздно все закончится. Думаю, в связи с этим у него появилось желание после себя что-то оставить, достроить театр. Он принимал нас у себя дома, мы ужинали и обсуждали тоску. Когда он об этом говорил, я не чувствовала разницы в языке, в возрасте, менталитете. Человек настолько хочет быть здесь и сейчас с тобой и сказать тебе что-то, что он может быть больше никому не успеет сказать.

Ваш курс работает не только с текстом, но и с музыкой. Какие музыкальные номера у вас любимые? Хотите повторить славу «Современного и Несовременного концерта» или затея в другом? 

Толя:

Нам, конечно же, очень повезло, потому что я не знаю ни одного курса, где мастер способствует тому, чтобы студенты приглашали педагогов по музыкальным инструментам и с ними занимались. Я мечтал играть на саксофоне и на скрипке, и сейчас я вместе с педагогами учусь играть на этих инструментах.

Конечно же, ребята из Июльансамбля очень здорово нам помогают, особенно Артём Дубра, который является нашим и педагогом и таким музыкальным провокатором. Он помогает нам делать оркестровки. Я не могу сказать, что мне какой-то музыкальный номер нравится больше или меньше, я люблю это все, потому что мы переживаем друг за друга и у нас нет такого, что мы выбираем что-то любимое, а что-то нет. Что касается «Современного» и «Несовременного» концертов, мы с ребятами занимаемся одним делом, мы не конкурируем.

Миша:

Про наш курс говорят, что мы музыкальный курс. Я считаю, что музыка и театр — это две неразрывно связанные вещи. И в том же Астафьеве сколько музыки, которую мы используем, потому что по-другому ты не передашь смысл. Есть какие-то моменты, которые кроме как музыкой ты не передашь зрителю. Поэтому разделять две эти вещи нельзя.

Ксюша:

Все музыкальное, что мы делаем, мне кажется, складывается в какую-то единую историю. Это история нашего личностного роста. Все началось с фольклорного, инструментального и перешло к чему-то более серьезному. Качественно хотелось бы достигнуть такого уровня, который сейчас есть у наших старших ребят. И, конечно, хотелось бы двигаться еще дальше. Потому что у нас, конечно, будет другой путь. Просто мы другие люди. И куда это приведет, сейчас не очень понятно, но хотелось бы сделать, конечно, супер-классную, яркую и глубокую историю.

Вообще в музыке столько драматизма!  Вот тыы идешь и слушаешь песню в момент, когда тебе сложно переживать свою личную трагедию. Музыка тебе помогает так, как может не помочь тебе ни один друг, ни один человек и ни одна книга. И она делает это за три минуты. Это самый прямой путь к сердцу человека, как говорит наш педагог Татьяна Валерьевна Бурель.

Влада:

Я честно говорю, не знаю, в чем была затея «Современного» и «Несовременного» концертов. Я могу сказать только то, что я очень их люблю и смотрела их раз по 8 каждый. Когда мы работали над последней музыкальной программой, многие ребята из Школы-студии шутили, что это будет второй современный концерт. На самом деле оказалось абсолютно не так, потому что все люди, которые выходили после нашего экзамена, те, которые сравнивали нас с предыдущими курсом и концертом, сказали, что это совершенно не то. Это намного глубже, намного проникновенней, потому что песни, которые мы выбирали отнюдь не в хит-параде айтьюнса, не являются какими-то хитами 90-х и 80-х. И Виктор Анатольевич, когда первый раз увидел, в этом нашел свое преломление. Он увидел, что это про мужскую боль, что это про мужское «я не могу», про мужское «не люблю», и потом это выливается в женские переживания. Мне кажется, что это будет очень хорошее, это будет очень хорошая работа и что у Виктора Анатольевича много мыслей на этот счёт.

Ваш мастер – Виктор Анатольевич Рыжаков. Какой он для каждого из вас?

Толя:

Это, наверное, один из самых сложных вопросов, потому что для каждого из нас Виктор Анатольевич— абсолютно разный, и в принципе, он всегда разный. Его сложно уловить. В первую очередь, он — мастер, наставник, большой человек. Я считаю его гением, и это большое счастье, что я учусь у него. Для него всегда важны человеческие качества и ценности, и он не прощает, если этим пренебрегаешь. Я всецело и полностью доверяю этому человеку.

Ксюша:

Он — медиум, Мастер с большой буквы. Он для меня — человек, который соединяет меня с внешним миром. Он — неземной, абсолютно небытовой человек. Он — большое счастье в моей жизни. Не без сложностей, конечно, не без разочарований и непонимания, с обеих сторон. Но я просто вспоминаю, когда я пошла на ночь театра, на выпускной Июльансамбля в ЦИМ, в тот год мы поступали. Когда я увидела его и ребят, я почувствовала его энергию и поняла, что я не могу пойти в другое место. Что вот здесь мое место, рядом с ним.

Влада:

А я думаю над этим уже полтора года и единственное, что приходит на ум, что он мой второй папа. Я так часто узнаю в нем своего папу, я так к нему хотела поступить, я хотела только к нему, и я это миллиард раз ему говорила. Он какой-то абсолютно мой мастер, если можно так сказать, потому что он же переживает за всех нас как за детей своих, не то что там по-актерски даже переживает, потому что у кого-то выходит, не выходит, а вот когда что-то с тобой происходит, в жизни что-то не складывается, он это чувствует, он это видит, он с тобой поговорит, с тобой пошутит, обнимет.

Я даже не вспоминаю о том, сколько ему лет, потому что он молодой. Ему 18 лет. Вот он любит песню “В жизни раз бывает 18 лет”, так вот ему 18 лет. Я в этом уверена. Он потрясающий человек, я о нём могу говорить вечно, и буду постоянно его благодарить, чтобы не случилось, как бы наши отношения не складывались в дальнейшем. Сейчас он для меня второй отец, и я очень горда тем, что я могу с ним работать, могу с ним ездить на гастроли, могу в принципе быть в его мастерской.

Миша:

Для меня Виктор Анатольевич — человек, на которого я смотрю с открытым ртом и широко раскрытыми глазами. Это Учитель с большой буквы, у которого столько энергии, настолько это мощный человек внутри каждый раз, когда я вижусь с Виктором Анатольевичем, когда мы собираемся курсом и что-то репетируем, сколько энергии он посылает, сколько энергии он отдает. Он нас учит не как играть, и как стать крутым актером, он нас учит в первую очередь стать людьми. Это очень важно!

Какие театральные компании / мастерские / курсы интересны вам сегодня? На чьи спектакли доводилось ходить?

Миша:

Сейчас происходит смена театральных устоев, поэтому важно держать руку на пульсе, чтобы не сбиться с гребня волны. Поэтому интересно все: и классические постановки, интересно посмотреть и какие-то перформансы, потому что сейчас мы получаем столько информации каждый день, сколько человек не получал за месяц. Такой век у нас… информационных технологий.

Толя:

До поступления я очень много смотрел спектаклей и в репертуарных театрах и в студенческих. И вот если рассматривать студенческие, то конечно же, я бы выделил для себя Мастерскую Брусникина, которая стала театром. На ту же «Конармию» я ходил несколько раз, манила энергия революции и тяга к свободе. Я посмотрел очень много спектаклей в Мастерской Петра Фоменко, на курсе Евгения Борисовича Каменьковича я пересмотрел тоже очень много, в большей степени они мне безумно нравились. Так же мне нравится мастерская Кудряшова, где я тоже следил за ребятами, и Женовачи. А что касается театров, то да, — это Мастерская Фоменко, Студия Театрального Искусства, Школа Драматического Искусства Крымова, и там, мне кажется, идут прекрасные спектакли. Я на них учился и что-то понимал про себя и эту профессию.

Ксюша:

Мы очень много Бутусова посмотрели. За счет того, что наша педагог Марина Евгеньевна Дровосекова играет в Сатириконе его спектакли. И очень многие ребята были воодушевлены системой Бутусова, очень яркой, актерской, в каком-то смысле свободной и несвободной, когда у тебя есть коридор, в котором ты можешь импровизировать и делать все, что тебе хочется, но одновременно ты живешь в мире этого режиссера. Это, конечно, очень круто! И многие вещи, которые мы делаем, особенно «Котлован», они очень похожи по языку и по энергии. Это сильная энергия, ты не можешь противостоять ей.

У брусникинцев я ходила на спектакль «Лес» в ЦИМ. Это тоже похоже на то, что я хотела бы делать. Мне было интересно, как можно уличный спектакль перенести в закрытое пространство. То, как ребята рассказывают эти истории своими телами, все это — большое мастерство. Потому что в пластическом спектакле каждый миллиметр твоего тела обозначает конкретную эмоцию.

Влада:

К моему стыду я очень мало что видела за эти два года. Мне кажется, что у нас просто нет времени, чтобы попадать к кому-то на показы. А так меня больше всего интересуют мастерские Женовача и Кудряшова. Я не знаю почему, но мне кажется, что они очень сильные. По крайней мере предшественников Женовача я видела, еще когда училась в десятом классе, я ходила на их брехтовские спектакли и мне они очень нравились.

Вы ходите /ходили на спектакли первого набора курса В.А. Рыжакова?

Толя:

Я, конечно, смотрел спектакли первого набора мастерской Виктора Анатольевича, потому что мне очень важно было понять, чем ребята занимаются и мое это или нет. И когда я попал, по-моему, на «Несовременный концерт», я понял, что это мое целиком и полностью. И «Современный концерт» вообще меня не смог оставить меня равнодушным, потому что я видел его еще в зачатке как гос экзамен по ансамблю.

Я понял, что Рыжаков — мой мастер. До конца понял. Впервые я столкнулся с ним… это был спектакль «5 вечеров» в Мастерской Фоменко, и после просмотра я был просто шокирован и сказал, что это тот театр, в котором бы я мечтал бы играть. И вот спустя буквально там 5 лет сложилось так, что я попал к Виктору Анатольевичу, и он является моим мастером. Я безумно счастлив!

Ксюша:

Я ходила на «Современный концерт» 8 раз! Но, то, что я пошла на него 5, 6, 7 раз — это уже ошибка. Потому что ты не сможешь испытать эту эмоцию в тысячный раз. Это уже неуважение к самому спектаклю. Потому что ты уже начинаешь смотреть его не как зритель, а как человек, который учится на актера. Нужно в какой-то момент остановиться.

А «Баал»! Я мечтаю работать с Ваней Комаровым! Это как «взрыв». Впечатление-впечатление-впечатление. Мы же работали с Ваней над Мольером, и я поняла, что ему нравится система комиксов. «Баал» — это система комиксов. Это можно сравнить по впечатлению с режиссурой Ю. Бутусова. Как же круто, что есть молодая режиссура, что Рыжаков сейчас набирает новую режиссерскую магистратуру в Школе-студии. И круто, что потом эти люди остаются в профессии и диктуют свои правила. Потому что… в 25 лет поставить такую махину по Брехту.  Брехту ведь тоже было 19 лет, когда он написал эту пьесу.

Какие планы к старту нового сезона? Расскажите нашим читателям, где вас можно будет увидеть, а где услышать ваши музыкальные номера

Миша:

Планы Наполеоновские! Идет работа над 4 проектами. Это два Мольера, Шекспир и «Котлован» Платонова, также мы запускаем музыкальную программу, возможно будет какая-то танцевальная работа с нашим педагогом Ренатом Рустамовичем Маминым. Главное успеть, потому что осталось меньше двух лет впереди, да и жизнь тоже не такая длинная, главное успеть, как можно больше сделать полезного, чтобы после тебя что-то осталось. Поэтому нужно работы, не покладая рук, как говорится, отдохнем в следующей жизни.

Влада:

Как минимум, наверное, премьер 5 точно должно быть за этот год.  В сентябре получается Астафьева Учебном театре школы-студии МХАТ. Будем всех ждать. Нам говорят, что мы талантливые. Мы тоже хотим в это поверить. Из премьер будут: Астафьев, вокальный спектакль, «Москва, я улетаю», должны выпустить Мольера, выпустить премьеру танцевального спектакля с Сигаловой, также в разработке «Котлован». Ещё Виктор Анатольевич рассказал о планах музыкально-пластического спектакля, который он хочет сделать, но пока это в мыслях.

На сцене Учебного театра мастерская выступит со спектаклем «ЧУШ» АСТАФЬЕВА, или все, что осталось после нашей экспедиции на родину автора» 7 и 17 октября. Следите за ребятами в социальных сетях!

Информация о премьерном спектакле

Билеты на ticketland

Благодарим Екатерину Ваншет и Татьяну Тенькову за помощь в проведении интервью

фото: Лана Павлова